Евгений Баратынский. Биография
Биография и эпизоды жизни Евгения Баратынского. Когда родился и умер Евгений Баратынский, памятные места и даты важных событий его жизни. Цитаты поэта, изображения и видео.
Годы жизни Евгения Баратынского:
родился 19 февраля 1800, умер 29 июня 1844
Эпитафия
«В смиреньи сердца надо верить
И терпеливо ждать конца».
Строки из поэмы «Вера и неверие» Баратынского, написанные на его могиле
Биография
Евгений Баратынский - одно из самых заметных имён в русской романтической поэзии. Его ранние стихи каноничны для этого жанра: трагическое мировосприятие, призывы смириться с неизбежностью, надежда на блаженство в следующей жизни. Поздние стихи Баратынского гораздо чётче и лаконичнее, и у современников они не нашли отклика. Между тем многие критики сегодня оценивают именно поздние работы Баратынского как наиболее яркое явление в поэтической России.
Евгений Абрамович Баратынский происходил из знатной семьи: его отец служил в императорской свите при Павле I и командовал лейб-гвардией, мать была фрейлиной при императрице. С детства, благодаря наставнику-итальянцу, Евгений знал итальянский язык, писал по-французски, позднее изучил немецкий. В 8 лет мальчика отправили в пансион в Петербурге, после которого он был зачислен в Пажеский корпус. Мальчик хотел служить в военно-морском флоте.
Но Баратынский не закончил обучение, будучи исключён из корпуса за шалость, обернувшуюся серьёзным проступком. Евгений тяжело переживал своё исключение, после которого дорога на любую государственную службу для него была заказана. Он уехал из столицы в деревню и там начал впервые пробовать себя в сочинении стихов.
В 18 лет Баратынский поступил в Егерский полк в качестве простого солдата - ни на какое другое звание он не мог рассчитывать. В полку он свёл знакомство с Дельвигом, а через него с Кюхельбекером и Пушкиным. Стихотворения юноши начали публиковать, он ходил на литературные сборища и вскоре стал своим в творческой среде.
Но вскоре Баратынского перевели в финский полк, и там, вдали от столичной жизни, в окружении холодной северной природы, его литературный стиль окончательно оформился. Поэт всегда был склонен к меланхолии, и это нашло прямое отражение в его творчестве. Через пару лет Баратынского перевели в Хельсинки, где он влюбился в генеральскую жену, и это запретное чувство ещё больше усилило трагическое звучание его и без того не слишком жизнерадостной поэзии.
После возвращения в Петербург в возрасте 25 лет для Баратынского начинается настоящая жизнь. Он знакомится с Денисом Давыдовым, женится на его дальней родственнице; в том же году издают две его поэмы, затем — собрание стихотворений, после - ещё две поэмы. Современники признавали, что Баратынский несколько уступал Пушкину, но стих его был необычайно выразителен. Сам же Пушкин ставил талант Баратынского очень высоко.
Но в позднем творчестве поэта лиричность и нежность уже уступают место определённой сухости, сдержанности. Стихотворения его сборника «Сумерки» вызывают резкую критику, на которую поэт реагирует весьма болезненно. Баратынский решается оставить писательство и отправиться за границу, о чём давно мечтал. Эта поездка странным образом оказалась для него роковой: сразу после переезда в Неаполь поэт, долгое время страдавший головными болями, внезапно почувствовал себя плохо и на другой день скончался. Тело Баратынского было отправлено в Петербург и погребено на кладбище Александро-Невской лавры.
Памятик Баратынскому в Тамбове
Линия жизни
19 февраля (2 марта по старому стилю) 1800 г.
Дата рождения Евгения Абрамовича Баратынского.
1808 г.
Переезд в частный немецкий пансион в Петербурге.
1812 г.
Поступление в императорский Пажеский корпус.
1816 г.
Исключение из Пажеского корпуса.
1819 г.
Поступление рядовым в лейб-гвардии Егерский полк.
1820 г.
Производство в унтер-офицеры и перевод в Нейшлотский пехотный полк.
1824 г.
Переезд в Гельсингфорс и служба при штабе.
1826 г.
Уход в отставку и переезд в Москву. Женитьба. Издание поэм «Эда» и «Пиры».
1828 г.
Выход в печать поэмы «Бал». Поступление на службу коллежским регистратором в канцелярии.
1831 г.
Издание поэмы «Наложница». Выход в отставку.
1842 г.
Издание сборника «Сумерки».
1843 г.
Поездка в Париж, оттуда в Марсель и Неаполь.
12 апреля (24 апреля по старому стилю) 1852 г.
Дата смерти Василия Жуковского.
29 июня (11 июля по старому стилю) 1844 г.
Дата смерти Евгения Баратынского.
19 августа (31 августа по старому стилю) 1844 г.
Похороны Баратынского в Петербурге.
Памятные места
1. Село Вяжля Кирсановского уезда Тамбовской губернии, где родился Баратынский.
2. Воронцовский дворец в Санкт-Петербурге, где помещался Пажеский корпус.
3. Семёновские (Егерские) казармы, где жил Баратынский во время службы в Егерском полку в 1819-1820 гг.
4. Кюмень, где жил Баратынский во время службы в Нейшлотском пехотном полку в 1820-1824 гг.
5. Хельсинки (бывший Гельсингфорс), где Баратынский служил при штабе.
6. Дом № 6 по Вознесенскому переулку в Москве, где жили Баратынский с женой с 1826 по 1836 гг.
7. Музей-заповедник «Усадьба Мураново», где Баратынский жил с семьёй после отъезда из Москвы.
8. Неаполь (Италия), где умер Баратынский.
9. Тихвинское кладбище в Александро-Невской лавре, где похоронен Баратынский.
Эпизоды жизни
Евгений Баратынский происходил из древнего польского рода, и его фамилия в оригинальном виде выглядела как «Боратынский». Сам поэт писал её именно так.
Последний сборник стихов Баратынского, «Сумерки», считается первым в отечественной литературе авторским циклом стхотворений. Именно этот сборник вызвал волну наиболее непримиримой критики, после которой Баратынский решил покончить с сочинительством. При этом позднее «Сумерки» стали считаться лучшим сборником Баратынского и одним из лучших поэтических сборников в России.
Смерть Баратынского, хоть и внезапная, почти не вызвала реакции в литературных кругах. Как поэт он и так уже считался, выражаясь фигурально, умершим и похороненным критиками. На похоронах поэта, помимо членов семьи, присутствовали только князья Вяземский и Одоевский и Владимир Сологуб.
Заветы
«Истинные поэты потому именно так редки, что им должно обладать в то же время свойствами, совершенно противоречащими друг другу: пламенем воображения творческого и холодом ума поверяющего».
«Вынес я много смятенной душою
Радостей ложных, истинных зол».
Сергей Шакуров читает стихи Баратынского в рамках проекта «Живая поэзия»
Соболезнования
«Он у нас оригинален - ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко».
Александр Пушкин, писатель, поэт
«Ум его был преимущественно способен к разбору и анализу. Он не любил возбуждать вопросы и выкликать прения и состязания; но зато, когда случалось, никто лучше его не умел верным и метким словом порешать суждения и выражать окончательный приговор и по вопросам, которые более или менее казались ему чужды, как, например, вопросы внешней политики или новой Немецкой философии, бывшей тогда Русским коньком некоторых Московских коноводов. Во всяком случае как был он сочувствующий, мыслящий поэт, так равно был он мыслящий и приятный собеседник».
Князь Вяземский, поэт, литературный критик
«Баратынский - строгий и сумрачный поэт, который показал так рано самобытное стремление мыслей к миру внутреннему и стал уже заботиться о материальной отделке их, тогда как они еще не вызрели в нем самом; темный, неразвившийся, стал себя выказывать людям и сделался через то для всех чужим и никому не близким».
Николай Гоголь, писатель
Биография
Детство и юность
В Финляндии
Выход в отставку
Творческая биография
Библиография
Евгений Абрамович Боратынский (Баратынский ; 19 февраля (2 марта) 1800, село Вяжле, Кирсановский уезд, Тамбовская губерния, Российская империя — 29 июня (11 июля) 1844, Неаполь, Королевство Обеих Сицилий) — русский поэт, друг Пушкина, один из самых значительных русских поэтов первой половины XIX века.
Правописание фамилии
Большинство публикаций в литературных журналах и отдельных изданий 1820-х — 1830-х годов подписаны фамилией Баратынский. Однако последняя подготовленная поэтом к печати книга стихов — «Сумерки» — подписана через «о»: «Сумерки. Сочиненіе Евгенія Боратынскаго». В начале XX века преобладало написание фамилии поэта через «о», в советское время — через «а». В 1990—2000-е годы вновь стало активно использоваться написание Боратынский; так его фамилия пишется в Полном собрании сочинений под редакцией А. М. Пескова и в Большой российской энциклопедии.
Биография
Детство и юность
Родился 19 февраля 1800 года в селе Вяжле Кирсановского уезда Тамбовской губернии. Происходил он из древнего польского рода Боратынских, с конца XVII века жившего в России. Отец Абрам Андреевич Баратынский (1767—1810) — свитский генерал-лейтенант Павла I, мать — фрейлина императрицы Марии Фёдоровны.
В детстве у Боратынского дядькой был итальянец Боргезе, и мальчик рано ознакомился с итальянским языком. Также вполне овладел французским, принятым в доме Боратынских, и лет с восьми уже писал по-французски письма. В 1808 году Боратынского отвезли в Петербург и отдали в частный немецкий пансион, где он выучился немецкому языку.
В 1810 году умирает отец Евгения Абрамовича Боратынского, и воспитанием маленького Жени занялась его мать — женщина образованная и умная. Из немецкого пансиона Боратынский перешёл в пажеский корпус. Сблизившись с некоторыми товарищами, Боратынский участвовал в серьёзных шалостях, из которых одна, граничившая с преступлением — кража у отца одного из соучеников 500 рублей и черепаховой табакерки в золотой оправе, повела к исключению его из корпуса, с воспрещением поступать на государственную службу, кроме военной — рядовым. Боратынскому было тогда 15 лет.
Покинув пажеский корпус, Евгений Боратынский несколько лет жил частью с матерью в Тамбовской губернии, частью у дяди, брата отца, отставного вице-адмирала Богдана Андреевича Баратынского, в Смоленской губернии, в сельце Подвойском. Живя в деревне, Баратынский начал писать стихи. Подобно многим другим людям того времени, он охотно писал французские куплеты. От 1817 года до нас дошли уже русские стихи, впрочем весьма слабые. Но уже в 1819 году Боратынский вполне овладел техникой, и его стих стал приобретать то «необщее выражение», которое впоследствии он сам признавал главным достоинством своей поэзии. В деревне дяди Боратынский нашёл небольшое общество молодёжи, которая старалась жить весело, и он был увлечён в её забавы.
После усиленных хлопот ему было разрешено поступить рядовым в петербургский лейб-гвардии егерский полк. В это время он познакомился с Антоном Дельвигом, не только нравственно поддержавшим его, но и оценившим его поэтическое дарование. Тогда же завязались приятельские отношения с Александром Пушкиным и Вильгельмом Кюхельбекером. В печати появились первые произведения Боратынского: послания «К Креницину», «Дельвигу», «К Кюхельбекеру», элегии, мадригалы, эпиграммы.
В Финляндии
В 1820 году, произведённый в унтер-офицеры, был переведён в Нейшлотский пехотный полк, стоявший в Финляндии в укреплении Кюмени и его окрестностях. Полком командовал полковник Георгий Лутковский — его родственник. Пятилетнее пребывание в Финляндии оставило глубочайшие впечатления в Боратынском и ярко отразилось на его поэзии. Впечатлениям от «сурового края» обязан он несколькими лучшими своими лирическими стихотворениями («Финляндия», «Водопад») и поэмой «Эда». Первоначально Боратынский вёл в Финляндии очень уединённую, «тихую, спокойную, размеренную» жизнь. Всё общество его ограничивалось двумя-тремя офицерами, которых он встречал у полкового командира, полковника Лутковского. Впоследствии он сблизился с Н. В. Путятой и А. И. Мухановым, адъютантами финляндского генерал-губернатора, А. А. Закревского. Дружба его с Путятой сохранилась на всю их жизнь. Путята описал внешний облик Боратынского, каким он его увидел в первый раз: «Он был худощав, бледен, и черты его выражали глубокое уныние».
Осенью 1824 года, благодаря ходатайству Путяты, Евгений Боратынский получил разрешение приехать в Гельсингфорс и состоять при корпусном штабе генерала Закревского. В Гельсингфорсе Боратынского ожидала жизнь шумная и беспокойная. К этому периоду его жизни относится начало его увлечения А. Ф. Закревской (женой генерала А. А. Закревского), той самой, которую Пушкин назвал «беззаконной кометой в кругу расчисленном светил», и к которой редко кто приближался без того, чтобы не поддаться очарованно её своеобразной личности. Эта любовь принесла Боратынскому немало мучительных переживаний, отразившихся в таких его стихотворениях, как «Мне с упоением заметным», «Фея», «Нет, обманула вас молва», «Оправдание», «Мы пьем в любви отраву сладкую», «Я безрассуден, и не диво…», «Как много ты в немного дней». В письме к Путяте Боратынский пишет прямо: «Спешу к ней. Ты будешь подозревать, что я несколько увлечен: несколько, правда; но я надеюсь, что первые часы уединения возвратят мне рассудок. Напишу несколько элегий и засну спокойно». Надо, однако, добавить, что сам Боратынский тут же писал: «Какой несчастный плод преждевременной опытности — сердце, жадное страсти, но уже неспособное предаваться одной постоянной страсти и теряющееся в толпе беспредельных желаний! Таково положение М. и мое».
Выход в отставку
Из Гельсингфорса Баратынский должен был вернуться к полку в Кюмень и туда, весной 1825 года, Путята привёз ему приказ о производстве его в офицеры. По словам самого Путяты, это Боратынского «очень обрадовало и оживило». Вскоре после того Нейшлотский полк был назначен в Петербург держать караулы. В Петербурге Боратынский возобновил свои литературные знакомства. Осенью того же года Боратынский возвратился с полком в Кюмень, ездил ненадолго в Гельсингфорс. Вскоре Евгений Боратынский вышел в отставку и переехал в Москву. «Судьбой наложенные цепи упали с рук моих», писал он по этому поводу. Путяте: «В Финляндии я пережил все, что было живого в моем сердце. Её живописные, хотя угрюмые горы походили на прежнюю судьбу мою, также угрюмую, но, по крайней мере, довольно обильную в отличительных красках. Судьба, которую я предвижу, будет подобна русским однообразным равнинам…».
В Москве
В Москве Боратынский сошёлся с кружком московских писателей Иваном Киреевским, Николаем Языковым, Алексеем Хомяковым, Сергеем Соболевским, Николаем Павловым.
В Москве, 9 июня 1826 года, Боратынский женился на Настасье Львовне Энгельгард (венчание происходило в церкви Харитония в Огородниках); тогда же он поступил на службу в Межевую канцелярию, но скоро вышел в отставку. Его жена не была красива, но отличалась умом ярким и тонким вкусом. Её непокойный характер причинял много страданий самому Боратынскому и повлиял на то, что многие его друзья от него отдалились. В мирной семейной жизни постепенно сгладилось в Боратынском всё, что было в нём буйного, мятежного; он сознавался сам: «Весельчакам я запер дверь, я пресыщен их буйным счастьем, и заменил его теперь пристойным, тихим сладострастьем».
Известность Боратынского, как поэта, началась после издания, в 1826 году, его поэм «Эда» и «Пиры» (одной книжкой, с интересным предисловием автора) и, в 1827 году, первого собрания лирических стихотворений — итог первой половины его творчества. В 1828 году появилась поэма «Бал» (вместе с «Графом Нулиным» Пушкина), в 1831 году — «Наложница» («Цыганка»), в 1835 году — второе издание мелких стихотворений (в двух частях), с портретом.
Внешне его жизнь проходила без видимых потрясений. Но по стихотворениям 1835 года становится понятно, что в эту пору он пережил какую-то новую любовь, которую называет «омрачением души болезненной своей». Иногда он пытается убедить себя, что остался прежним, восклицая: «свой бокал я наливаю, наливаю, как наливал!». Замечательно, наконец, стихотворение «Бокал», в котором Боратынский рассказывает о тех «оргиях», которые он устраивал наедине с самим собой, когда вино вновь будило в нём «откровенья преисподней». Он жил то в Москве, то в своём имении, в сельце Муранове (неподалеку от Талиц, близ Троицко-Сергиевской лавры), то в Казани, много занимался хозяйством, ездил иногда в Петербург, где в 1839 году познакомился с Михаилом Лермонтовым, в обществе был ценим как интересный и иногда блестящий собеседник и работал над своими стихами, придя окончательно к убеждению, что «в свете нет ничего дельнее поэзии».
Современная критика отнеслась к стихам Боратынского довольно поверхностно, и литературные неприятели кружка Пушкина (журнал «Благонамеренный» и другие) довольно усердно нападали на его будто бы преувеличенный «романтизм». Но авторитет самого Пушкина, высоко ценившего дарование Боратынского, был всё же так высок, что, несмотря на эти голоса критиков, Боратынский был общим молчаливым согласием признан одним из лучших поэтов своего времени и стал желанным вкладчиком всех лучших журналов и альманахов. Боратынский писал мало, долго работая над своими стихами и часто коренным образом переделывая уже напечатанные. Будучи истинным поэтом, он вовсе не был литератором; для того, чтобы писать что-либо, кроме стихов, ему нужна была внешняя причина. Так, например, по дружбе к юному Александру Муравьёву, он написал прекрасный разбор сборника его стихов «Таврида», доказав, что мог бы стать интереснейшим критиком. Затронутый критикой своей поэмы «Наложница», он написал «антикритику», несколько сухую, но в которой есть весьма замечательные мысли о поэзии и искусстве вообще.
Когда, в 1831 году, Иван Киреевский, с которым Боратынский сошёлся близко, предпринял издание «Европейца», Боратынский стал писать для него прозой, написав, между прочим, рассказ «Перстень» и готовясь вести в нём полемику с журналами. Когда «Европеец» был запрещён, Боратынский писал Киреевскому: «Я вместе с тобой лишился сильного побуждения к трудам словесным». Люди, лично знавшие Боратынского, говорят согласно, что его стихи далеко не вполне «высказывают тот мир изящнаго, который он носил в глубине души своей». «Излив свою задушевную мысль в дружеском разговоре, живом, разнообразном, невероятно-увлекательном, исполненном счастливых слов и многозначительных мыслей, Боратынский часто довольствовался живым сочувствием своего близкого круга, менее заботясь о возможно-далёких читателях». Так, в сохранившихся письмах Боратынского рассыпано не мало острых критических замечаний о современных ему писателях, — отзывов, которые он никогда не пытался сделать достоянием печати. Очень любопытны, между прочим, замечания Боратынского о различных произведениях Пушкина, к которому он, когда писал с полной откровенностью, далеко не всегда относился справедливо. Сознавая величие Пушкина, в письме к нему лично предлагал ему «возвести русскую поэзию на ту степень между поэзиями всех народов, на которую Петр Великий возвел Россию между державами», но никогда не упускал случая отметить то, что почитал у Пушкина слабым и несовершенным. Позднейшая критика прямо обвиняла Боратынского в зависти к Пушкину и высказывала предположение, что Сальери Пушкина списан с Боратынского. Есть основание думать, что в стихотворении «Осень» Боратынский имел в виду Пушкина, когда говорил о «буйственно несущемся урагане», которому всё в природе откликается, сравнивая с ним «глас, пошлый глас, вещатель общих дум», и в противоположность этому «вещателю общих дум» указывал, что «не найдет отзыва тот глагол, что страстное земное перешел».
Известие о смерти Пушкина застало Боратынского в Москве именно в те дни, когда он работал над «Осенью». Боратынский бросил стихотворение, и оно осталось недовершённым.
Сумерки
В 1842 году Боратынский, в то время уже «звезда разрозненной плеяды», издал небольшой сборник своих новых стихов: «Сумерки», посвящённый князю Вяземскому. Это издание доставило Боратынскому немало огорчений. Его обидел вообще тон критиков этой книжки, но особенно статья Белинского. Белинскому показалось, что Боратынский в своих стихах восстал против науки, против просвещения. Конечно, то было недоразумение. Так, например, в стихотворении: «Пока человек естества не пытал» Боратынский только развивал мысль своего юношеского письма: «Не лучше ли быть счастливым невеждою, чем несчастным мудрецом». В поэме «Последний поэт» он протестовал против того материалистического направления, какое начинало определяться тогда (конец 30-х и начало 40-х годов) в европейском обществе, и будущее развитие которого Боратынский прозорливо угадал. Он протестовал против исключительного стремления к «насущному и полезному», а никак не против познания вообще, интересы которого именно Боратынскому были всегда близки и дороги. Боратынский не стал возражать на критику Белинского, но памятником его настроения той поры осталось замечательное стихотворение «На посев леса». Боратынский говорит в нём, что он «летел душой к новым племенам» (то есть к молодым поколениям), что он «всех чувств благих подавал им голос», но не получил от них ответа. Едва ли не прямо Белинского имеют в виду слова, что тот, «кого измял души моей порыв, тот вызвать мог меня на бой кровавый» (тот мог стремиться опровергнуть именно мои, Боратынского, идеи, не подменяя их мнимой враждой к науке); но, по мнению Боратынского, этот противник предпочёл «изрыть под ним сокрытый ров» (то есть бороться с ним несправедливыми путями). Боратынский даже заканчивает стихи угрозой, и вовсе после этого отказывается от поэзии: «Отвергнул струны я». Но такие обеты, если и даются поэтами, не исполняются ими никогда.
Путешествие по Европе и кончина
Осенью 1843 года Баратынский осуществил свое давнее желание — предпринял путешествие за границу. Зимние месяцы 1843—44 годов он провёл в Париже, где познакомился со многими французскими писателями (Альфред де Виньи, Меримэ, оба Тьерри, Морис Шевалье, Ламартин, Шарль Нодье и др.). Чтобы познакомить французов со своей поэзией, Боратынский перевёл несколько своих стихотворений на французский язык. Весной 1844 года Боратынский отправился через Марсель морем в Неаполь. Перед отъездом из Парижа Боратынский чувствовал себя нездоровым, и врачи предостерегали его от влияния знойного климата южной Италии. Едва Боратынские прибыли в Неаполь, как с Н. Л. Боратынской сделался один из тех болезненных припадков (вероятно, нервных), которые причиняли столько беспокойства её мужу и всем окружающим. Это так подействовало на Боратынского, что у него внезапно усилились головные боли, которыми он часто страдал, и на другой день, 29 июня (11 июля) 1844 года, он скоропостижно скончался. Тело его перевезено в Петербург и погребено в Александро-Невском монастыре, на Лазаревском кладбище.
Газеты и журналы почти не откликнулись на его кончину. Белинский сказал тогда о почившем поэте: «Мыслящий человек всегда перечтет с удовольствием стихотворения Боратынского, потому что всегда найдет в них человека — предмет вечно интересный для человека».
Сочинения Боратынского в стихах и прозе изданы его сыновьями в 1869 и 1884 годах.
Творческая биография
Баратынский начал писать стихи ещё юношей, живя в Петербурге и готовясь к поступлению в полк; в это время он сблизился с Дельвигом, Пушкиным, Гнедичем, Плетнёвым и другими молодыми писателями, общество которых имело влияние на развитие и направление его таланта: своими лирическими произведениями он скоро занял видное место в числе поэтов пушкинского кружка, поэтов-«романтиков».
В своих ранних стихах Боратынский развивает то пессимистическое миросозерцание, которое сложилось у него с детских лет. Его основное положение, что «в сей жизни» нельзя найти «блаженство прямое»: «небесные боги не делятся им с земными детьми Прометея». Согласно с этим в жизни Боратынский видит две доли: «или надежду и волненье (мучительные беспокойства), иль безнадежность и покой» (успокоение). Поэтому Истина предлагает ему научить его, страстного, «отрадному бесстрастию». Поэтому же он пишет гимн смерти, называет её также «отрадной», признает бесчувствие мертвых «блаженным» и прославляет, наконец, «Последнюю смерть», которая успокоит все бытие. Развивая эти идеи, Боратынский постепенно пришёл к выводу о равноценности всех проявлений земной жизни. Ему начинает казаться, что не только «и веселью и печали» дали боги «одинакия крыле» (двойственное число = крылья), но что равноправны добро и зло.
Продолжительное пребывание в Финляндии, вдали от интеллигентного общества, среди суровой и дикой природы, с одной стороны, усилило романтический характер поэзии Боратынского, а с другой — сообщило ей то сосредоточенно-элегическое настроение, каким проникнута большая часть его произведений. Впечатления финляндской жизни, кроме ряда вызванных ими небольших стихотворений, с особенной яркостью отразились в первой поэме Боратынского, «Эда» (1826), которую Пушкин приветствовал как «произведение, замечательное своей оригинальной простотой, прелестью рассказа, живостью красок и очерком характеров, слегка, но мастерски означенных». Вслед за этой поэмой явились «Бал», «Пиры» и «Цыганка», в которых молодой поэт заметно поддался влиянию Пушкина и ещё более — влиянию «властителя дум» современного ему поколения — Байрона. Отличаясь замечательным мастерством формы и выразительностью изящного стиха, нередко не уступающего пушкинскому, эти поэмы обычно ставятся всё же ниже лирических стихотворений Пушкина.
Последние годы Боратынского ознаменованы нарастающим одиночеством в литературе, конфликтом как с давними оппонентами пушкинского круга (литераторами вроде Полевого и Булгарина), так и с нарождавшимися западниками и славянофилами (редакция «Москвитянина»; тем и другим Боратынский посвящал эпиграммы). В 1842 Боратынский издал свой последний, самый сильный сборник стихов — «Сумерки. Сочинение Евгения Боратынского». Эту книгу часто называют первой в русской литературе «книгой стихов» или «авторским циклом» в новом понимании, что будет характерно уже для поэзии начала XX века.
Оценка
Пушкин, высоко ценивший Баратынского, так сказал о нём: «Он у нас оригинален — ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко».
Современники же видели в Боратынском талантливого поэта, но поэта прежде всего пушкинской школы; его позднее творчество критика не приняла. Литературоведение второй половины XIX века считало его второстепенным, чересчур рассудочным автором. На такую репутацию оказали влияние противоречивые (иногда одного и того же стихотворения) и одинаково безапелляционные оценки Белинского. Так в ЭСБЕ (литературная редакция Семёна Венгерова) оценивает его так: «Как поэт, он почти совсем не поддаётся вдохновенному порыву творчества; как мыслитель, он лишён определённого, вполне и прочно сложившегося миросозерцания; в этих свойствах его поэзии и заключается причина, в силу которой она не производит сильного впечатления, несмотря на несомненные достоинства внешней формы и нередко — глубину содержания…»
Пересмотр репутации Боратынского был начат в начале XX века русскими символистами. Он начал восприниматься как самостоятельный, крупный лирик-философ, стоящий в одном ряду с Тютчевым; в Боратынском при этом подчёркивались черты, близкие самим символистам. О Боратынском тепло отзывались практически все крупнейшие русские поэты XX века.
Цитата
Библиография
- Собрание стихотворений Боратынского в первый раз издано в 1827 году (2 изд., Москва, 1835; 3-е — 1869 и 4-е — 1884, Казань).
- Полн. собр. соч. <Академическая библиотека русских писателей>: В 2 т. / Под. ред., с примеч. и вступ. ст. М. Л. Гофманн. — Спб., 1914—1915.
- Полн. собр. стихотворений: В 2 т. / Ред., коммент. и биогр. ст. Е. Н. Купреяновой и И. Н. Медведевой; Вступ. ст. Д. П. Мирского. — М.; Л., 1936.
- Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма / Подгот. текста и примеч. О. Муратовой и К. В. Пигарева. — М., 1951.
- Полн. собр. стихотворений / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. Е. Н. Купреяновой. — Л., 1957.
- Стихотворения. Поэмы / Изд. подгот. Л. Г. Фризман. — М.: Наука, 1982. — 720 с. (Литературные памятники)
- Полное собрание стихотворений / Сост., подгот. текста и примеч. В. М. Сергеева. — Л.: Сов писатель, 1989. — 464 с. (Библиотека поэта. Большая серия. Издание третье.)
Евгений Абрамович Баратынский (Боратынский) (1800-1844) - русский поэт. Оригинальная разработка жанров элегии и послания («Финляндия», «Разуверение», «Признание», «Две доли»); поэмы («Эда», «Бал»), отмеченные лиризмом, психологической и философской глубиной. В сборнике «Сумерки» (1842) - противоречие исторического прогресса и духовно-эстетической природы человека, преломляемое через трагическое сознание поэта.
Евгений Баратынский родился 2 марта (19 февраля по старому стилю) 1800 года, в селе Мара Тамбовской губернии, Кирсановского уезда, в небогатой дворянской семье. С 1819 был зачислен рядовым в один из петербургских полков. В 1820 - 1825 годах служил в полку, стоявшем в Финляндии. В 1826 вышел в отставку. Начал печататься в 1819 году.
Бывал обманут сердцем я,
Бывал обманут я рассудком;
Но никогда еще, друзья,
Обманут не был я желудком.
Баратынский Евгений Абрамович
Евгений Абрамович вначале писал элегии и послания («Разуверение» («Не искушай меня без нужды...", 1821, положенное на музыку Михаилом Ивановичем Глинкой) и другие), отличавшиеся стремлением к психологическому раскрытию чувств в их сложности и внутренней динамике. В 1826 вышла его стихотворная «финляндская повесть» «Эда». Проявлением дружбы с поэтом Александром Сергеевичем Пушкиным и близости их литературных позиций явилась книга «Две повести в стихах» (1828), в которую вошли поэма Пушкина «Граф Нулин» и поэма Баратынского «Бал».
После разгрома декабристов для его стихов стали характерны пессимистические мотивы одиночества, скорби, неполноценности человеческой природы, тщеты бытия, грядущей гибели человечества, обречённости искусства. В последних его стихах, написанных во время поездки в Италию, зазвучали утверждающие ноты («Пироскаф», 1844).
Поэзии Евгения Баратынского присущи философичность, глубина мысли. Виссарион Григорьевич Белинский считал, что «из всех поэтов, появившихся вместе с Пушкиным, первое место бесспорно принадлежит господину Баратынскому» (Полное собрание сочинений, том 6, 1955, страница 479).
Дало две доли провиденье
На выбор мудрости людской:
Или надежду и волненье,
Иль безнадежность и покой.
Баратынский Евгений Абрамович
Последние годы жизни писатель провёл в подмосковном имении Мураново (позднее принадлежавшем Тютчевым). В 1919 году в нём был создан литературно-мемориальный музей, посвященный Б. и Ф. И. Тютчеву.
Сочинения:
Полн. собр. соч., под ред. и с примеч. М. Л. Гофмана, т. 1 - 2, СПБ. 1914 - 151 Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма, вступ. ст. К. Пигарева, М., 1951;
Полн. собр. стихотворений. Вступ. ст., подготовка текста и примеч. Е. Н. Купреяновой, 2 изд., Л., 1957.
Литература:
Белинский В. Г., О стихотворениях г. Баратынского, Полн. собр. соч., т. 1, М., 1953;
его же, Стихотворения Е. Баратынского, там же, т. 6, М., 1955;
Фризман Л. Г., Творческий путь Е. А. Баратынского, М., 1966. Д. Д. Благой. (Д. Д. Благой)
И, прижимая к сердцу Нину,
От Нины сердце он таил.
Баратынский Евгений Абрамович
Евгений Баратынский был даровитым поэтом. Его отец был генерал-адъютантом Абрам Андреевич, мать - фрейлина Александра Федоровна, урожденной Черепановой. В детстве у Жени дядькой был итальянец Боргезе, и мальчик рано ознакомился с итальянским языком; вполне овладел он также французским, принятым в доме Баратынских, и с 8 лет уже писал по-французски письма. В 1808 году его отвезли в Петербург и отдали в частный немецкий пансион, где он выучился немецкому языку.
В 1810 году умер отец Евгения, и его воспитанием занялась его мать, женщина образованная и умная. Из немецкого пансиона будущий поэт перешел в пажеский корпус, но пробыл там недолго. Сблизившись с некоторыми товарищами, участвовал в серьезных шалостях, из которых одна, граничившая с преступлением (кража), повела к исключению его из корпуса, с воспрещением поступать на какую бы то ни было государственную службу, кроме военной - рядовым. Это происшествие сильно подействовало на юношу, которому было тогда лет 15; он признавался позднее, что в ту пору «сто раз был готов лишить себя жизни».
Счастливцы нас бедней, и праведные боги
Им дали чувственность, а чувство дали нам…
Баратынский Евгений Абрамович
Бесспорно, позор, пережитый поэтом, оказал влияние на выработку пессимистического его миросозерцания. Но было бы ошибкой придавать случайному событию слишком большое значение в духовной жизни Баратынского. Из его детских и юношеских писем было видно, что он духовно созрел очень рано и с первых лет сознательной жизни уже был склонен смотреть на весь мир сквозь мрачное стекло. 8-летним ребенком, из пансиона, он писал матери о своих школьных товарищах: «Я надеялся найти дружбу, но нашел только холодную и аффектированную вежливость, дружбу небескорыстную: все были моими друзьями, когда у меня было яблоко или что-нибудь иное».
В 11 лет он написал: «Не лучше ли быть счастливым невеждою, чем несчастным мудрецом? Отказываясь от того, что есть в науках хорошего, не избавляемся ли мы и от утонченных пороков?» Утешая мать, после смерти бабушки, Евгений Абрамович Баратынский в 1814 году рассудительно заметил: «Я понимаю вашу скорбь, но подумайте, дорогая мамаша, что это - закон природы. Мы все родимся затем, чтобы умереть, и, на несколько часов раньше или позже, всем придется покинуть тот ничтожный атом грезы, что называется землей!» Из пажеского корпуса, еще до обнаружения печальной истории, он написал матери: «Существует ли такое прибежище в мире, кроме пределов океана, где жизнь человеческая не была бы подвержена тысячам несчастий, где смерть не похищала бы сына у матери, отца, сестру? Повсюду самое слабое веяние может разрушить тот бренный состав, что мы называем нашим существованием». Конечно, все эти рассуждения были почерпнуты им из книг, так как он читал охотно и много, но характерно, что именно такие мысли привлекали внимание мальчика и юноши. В те же годы юный Саша Пушкин, на лицейской скамье, зачитывался древнегреческим поэтом-лириком Анакреонтом и легкомысленными французскими поэтами XVIII века.
Не упоения, а счастья искать для сердца должно нам.
Баратынский Евгений Абрамович
Покинув пажеский корпус, Баратынский несколько лет жил иногда с матерью в Тамбовской губернии, иногда у дяди, брата отца, адмирала Богдана Андреевича Баратынского, в Смоленской губернии, в сельце Подвойском. Из школы Женя вынес некоторое знание математики, к которой у него были большие способности и которой он не переставал интересоваться до последних лет жизни.
Живя в деревне, Евгений начал писать стихи. Раньше, подобно многим другим людям того времени, он охотно писал французские куплеты, не придавая тому никакого значения. От 1817 года до нас дошли уже его русские стихи, впрочем весьма слабые. Но уже в 1819 году Е. А. Баратынский вполне овладел техникой, и его стих стал приобретать то «не общее выражение», которое впоследствии он сам признавал главным достоинством своей поэзии.
В деревне дяди он нашел небольшое общество молодежи, которая старалась жить весело, и он был увлечен в ее забавы. «Мы здесь проводим время приятно, все поют, смеются», - писал он матери. Но это не мешало ему добавлять: «О счастии много спорим, но эти споры напоминают споры нищих, рассуждающих о философском камне», и вновь говорит о «мраке, нашем общем отце».
Поверь, мой милый друг, страданье нужно нам;
Не испытав его, нельзя понять и счастья…
Баратынский Евгений Абрамович
В 1819 году Евгений Абрамович, по совету родных, поступил рядовым в гвардейский Егерский полк в Петербурге. В это время его интерес к литературе настолько определился, что он стал искать знакомства с писателями. Баратынский показал свои стихи Антону Антоновичу Дельвигу, которого они заинтересовали, и который познакомил его с Василием Андреевичем Жуковским, Петром Александровичем Плетневым, Вильгельмом Карловичем Кюхельбекером и Александром Сергеевичем Пушкиным. Влиянию Дельвига надо приписать, что Баратынский серьезнее стал относиться к своей поэзии и в «служении Музам» увидел новую для себя цель жизни. «Ты дух мой оживил надеждою возвышенной и новой», - писал он позднее Дельвигу.
В 1819 году, благодаря содействию Дельвига, стихи Евгения Абрамовича появились впервые и в печати. В следующем, 1820 году, поэт был произведен в унтер-офицеры и переведен в Нейшлотский полк, расположенный в Финляндии, в укреплении Кюмени и его окрестностях. Пятилетнее пребывание в Финляндии оставило глубочайшие впечатления в Баратынском и ярко отразилось на его поэзии. Впечатлениям от «сурового края» обязан он несколькими лучшими своими лирическими стихотворениями («Финляндия», «Водопад») и прекрасной поэмой «Эда».
Первоначально он вел в Финляндии жизнь очень уединенную, «тихую, спокойную, размеренную». Все его общество ограничивалось двумя-тремя офицерами, которых он встречал у полкового командира, полковника Лутковского, старинного друга семьи Баратынских и их соседа по имению, который принял к себе в дом юного унтер-офицера. Впоследствии он сблизился с Н. В. Путятой и А. И. Мухановым, адъютантами финляндского генерал-губернатора, Арсения Андреевича Закревского. Дружба его с Путятой сохранилась на всю их жизнь.
Путята описал внешний облик Евгения Абрамовича Баратынского, каким он его увидел в первый раз: «Он был худощав, бледен, и черты его выражали глубокое уныние». Осенью 1824 года, благодаря ходатайству Путяты, Евгений получил разрешение приехать в Гельсингфорс и состоять при корпусном штабе генерала Закревского. В Гельсингфорсе поэта ожидала шумная и беспокойная жизнь. К этому периоду его жизни относится начало его увлечения А. Ф. Закревской (женой генерала А. А. Закревского), той самой, которую Пушкин назвал «беззаконной кометой в кругу расчисленном светил», и к которой редко кто приближался без того, чтобы поддаться очарованию ее своеобразной личности.
Эта любовь принесла Евгению немало мучительных переживаний, отразившихся в таких его стихотворениях, как «Мне с упоением заметным», «Фея», «Нет, обманула вас молва», «Оправдание», «Мы пьем в любви отраву сладкую», «Я безрассуден, и не диво», «Как много ты в немного дней». Впрочем, у него страсть всегда уживалась с холодной рассудительностью, и не случайно он одинаково любил математику и поэзию. В одном стихотворении (правда, заимствованном у французского поэта Эвариста Парни) он, например, дал совет: «Близ любезной укротим желаний пылких нетерпенье», потому что «мы ими счастию вредим и сокращаем наслажденье». А в письме к Путяте Баратынский написал прямо: «Спешу к ней. Ты будешь подозревать, что я несколько увлечен: несколько, правда; но я надеюсь, что первые часы уединения возвратят мне рассудок. Напишу несколько элегий и засну спокойно». Надо, однако, добавить, что сам Евгений Абрамович тут же писал: «Какой несчастный плод преждевременной опытности - сердце, жадное страсти, но уже неспособное предаваться одной постоянной страсти и теряющееся в толпе беспредельных желаний! Таково положение М. и мое».
Из Гельсингфорса Евгений Баратынский должен был вернуться к полку в Кюмень и туда, весной 1825 года, Путята привез ему приказ о производстве его в офицеры. По словам Путяты, это поэта «очень обрадовало и оживило». Вскоре после того Нейшлотский полк был назначен в Петербург держать караулы. В Петербурге Евгений возобновил свои литературные знакомства. Осенью того же года он возвратился с полком в Кюмень, ездил ненадолго в Гельсингфорс, затем вышел в отставку и переехал в Москву. «Судьбой наложенные цепи упали с рук моих», писал он по этому поводу.
В Москве, 9 июня 1826 года, Евгений Баратынский женился на Настасье Львовне Энгельгард; тогда же он поступил на службу в Межевую канцелярию, но скоро вышел в отставку. Еще до женитьбы из Москвы он писал Путяте: «В Финляндии я пережил все, что было живого в моем сердце. Ее живописные, хотя угрюмые горы походили на прежнюю судьбу мою, также угрюмую, но, по крайней мере, довольно обильную в отличительных красках. Судьба, которую я предвижу, будет подобна русским однообразным равнинам...»
В значительной степени поэт оказался прав, и его жизнь, после 1826 года, стала однообразной. Его жена не была красива, но отличалась ярким умом и тонким вкусом. Её неспокойный характер причинял много страданий самому Евгению и повлиял на то, что многие его друзья от него отдалились. В мирной семейной жизни постепенно сгладилось в Баратынском все, что было в нем буйного, мятежного; он сознавался сам: «Весельчакам я запер дверь, я пресыщен их буйным счастьем, и заменил его теперь пристойным, тихим сладострастьем». Только из немногих стихотворных признаний поэта люди узнали, что не всегда он мог всей силой своего разума победить свои страсти. По стихотворениям 1835 года мы видим, что в эту пору он пережил какую-то новую любовь, которую назвал «омрачением души болезненной своей». Иногда он пытался убедить себя, что остался прежним, восклицая: «Свой бокал я наливаю, наливаю, как наливал!» Замечательно, наконец, стихотворение «Бокал», в котором поэт рассказал о тех «оргиях», которые он устраивал наедине с самим собой, когда вино вновь будило в нем «откровенья преисподней».
Внешняя жизнь Евгения Баратынского проходила без видимых потрясений. Он жил то в Москве, то в своем имении, в сельце Муранове (неподалеку от Талиц, близ Троицко-Сергиевской лавры), то в Казани, много занимался хозяйством, ездил иногда в Петербург, где в 1839 году познакомился с Михаилом Юрьевичем Лермонтовым, в обществе был ценим как интересный и иногда блестящий собеседник и в тиши работал над своими стихами, придя окончательно к убеждению, что «в свете нет ничего дельнее поэзии». Проводя много времени в Москве, он сошелся здесь с кружком московских писателей, с Иваном Васильевичем Киреевским, Николаем Михайловичем Языковым, Алексеем Степановичем Хомяковым, Соболевским, Николаем Филипповичем Павловым.
Известность Евгения Абрамовича Баратынского, как поэта, началась после издания, в 1826 году, его поэм «Эда» и «Пиры» (одной книжкой, с любопытным предисловием автора) и, в 1827 году, первого собрания лирических стихотворений. В 1828 году появилась поэма «Бал» (вместе с «Графом Нулиным» Пушкина), в 1831 году - «Наложница» («Цыганка»), в 1835 году - второе издание мелких стихотворений (в двух частях), с портретом.
Современная критика отнеслась к стихам поэта довольно поверхностно, и литературные неприятели кружка Пушкина (журнал «Благонамеренный» и другие) довольно усердно нападали на его будто бы преувеличенный «романтизм». Но авторитет самого Пушкина, высоко ценившего дарование Баратынского, был все же так высок, что, несмотря на эти голоса критиков, Евгений был общим молчаливым согласием признан одним из лучших поэтов своего времени и стал желанным вкладчиком всех лучших журналов и альманахов. Но он писал мало, долго работая над своими стихами и часто коренным образом переделывая уже напечатанные.
Будучи истинным поэтом, он вовсе не был литератором; для того, чтобы писать что-либо, кроме стихов, ему нужна была внешняя причина. Так, например, по дружбе к юному Александру Михайловичу Муравьеву, он написал прекрасный разбор сборника его стихов «Таврида», доказав, что мог бы стать интереснейшим критиком. Затронутый критикой своей поэмы «Наложница», он написал «антикритику», несколько сухую, но в которой есть весьма замечательные мысли о поэзии и искусстве вообще. Когда, в 1831 году, Иван Васильевич Киреевский, с которым Баратынский сошелся близко, предпринял издание «Европейца», Евгений Абрамович стал писать для него прозой, написав, между прочим, рассказ «Перстень» и готовясь вести в нем полемику с журналами.
Когда «Европеец» был запрещен, Баратынский написал Киреевскому: «Я вместе с тобой лишился сильного побуждения к трудам словесным». Люди, лично знавшие Евгения, говорили согласно, что его стихи далеко не вполне «высказывают тот мир изящного, который он носил в глубине души своей». «Излив свою задушевную мысль в дружеском разговоре, живом, разнообразном, невероятно-увлекательном, исполненном счастливых слов и многозначительных мыслей,... Евгений часто довольствовался живым сочувствием своего близкого круга, менее заботясь о возможно-далеких читателях». Так, в сохранившихся письмах Баратынского рассыпано немало острых критических замечаний о современных ему писателях, - отзывов, которые он никогда не пытался сделать достоянием печати.
Очень любопытны, между прочим, замечания Евгения Баратынского о различных произведениях Пушкина, к которому он, когда писал с полной откровенностью, далеко не всегда относился справедливо. Он, конечно, сознавал величие Пушкина, в письме к нему лично льстиво предлагал ему «возвести русскую поэзию на ту степень между поэзиями всех народов, на которую Петр Великий возвел Россию между державами», но никогда не упускал случая отметить то, что почитал у Пушкина слабым и несовершенным (смотрите, например, об этом в отзывах Баратынского о «Евгении Онегине» и пушкинских сказках в письмах к Киреевскому). Позднейшая критика прямо обвиняла Евгения Абрамова в зависти к Пушкину и высказывала предположение, что Сальери Пушкина списан с Баратынского. Есть основание думать, что в стихотворении «Осень» Евгений имел в виду Пушкина, когда говорил о «буйственно несущемся урагане», которому все в природе откликается, сравнивая с ним «глас, пошлый глас, вещатель общих дум», и в противоположность этому «вещателю общих дум» указывал, что «не найдет отзыва тот глагол, что страстное земное перешел».
Известие о смерти Пушкина застало Баратынского в Москве именно в те дни, когда он работал над «Осенью». Евгений бросил стихотворение, и оно осталось недовершенным. В 1842 году, в то время уже «звезда разрозненной плеяды», поэт издал тоненький сборник своих новых стихов: «Сумерки», посвященный князю Петру Андреевичу Вяземскому. Это издание доставило Евгению немало огорчений. Его обидел вообще тон критиков этой книжки, но особенно статья Белинского. Белинскому показалось, что Баратынский в своих стихах восстал против науки, против просвещения.
Конечно, то было недоразумение. Так, например, в стихотворении: «Пока человек естества не пытал» поэт только развивал мысль своего юношеского письма: «Не лучше ли быть счастливым невеждою, чем несчастным мудрецом». В поэме «Последний поэт» он протестовал против того материалистического направления, какое начинало определяться тогда (конец 30-х и начало 40-х годов) в европейском обществе, и будущее развитие которого Баратынский прозорливо угадал. Он протестовал против исключительного стремления к «насущному и полезному», а никак не против познания вообще, интересы которого именно Евгения Абрамовича были всегда близки и дороги.
Баратынский не стал возражать на критику Белинского, но памятником его настроения той поры осталось замечательное стихотворение «На посев леса». Поэт говорит в нем, что он «летел душой к новым племенам» (т. е. к молодым поколениям), что он «всех чувств благих подавал им голос», но не получил от них ответа. Едва ли не прямо Белинского имели в виду слова, что тот, «кого измял души моей порыв, тот вызвать мог меня на бой кровавый» (т. е. тот мог стремиться опровергнуть именно мои, Баратынского, идеи, не подменяя их мнимой враждой к науке); но, по мнению Евгения, этот противник предпочел «изрыть под ним сокрытый ров» (т. е. бороться с ним несправедливыми путями). Женя даже закончил стихи угрозой вовсе после того отказаться от поэзии. «Отвергнул струны я», - говорит он. Но такие обеты, если и даются поэтами, не исполняются ими никогда.
Осенью 1843 года писатель осуществил свое давнее желание - предпринял путешествие за границу. Зимние месяцы 1843 - 1844 годов он провел в Париже, где познакомился со многими французскими писателями (Альфред Виктор де Виньи, Проспер Мериме, оба Тьерри, М. Шевалье, Альфонс Ламартин, Шарль Нодье и другие). Чтобы познакомить французов со своей поэзией, Е.А. Баратынский перевел несколько своих стихотворений на французский язык.
Весной 1844 года он отправился через Марсель морем в Неаполь. Перед отъездом из Парижа он чувствовал себя нездоровым, и врачи предостерегали его от влияния знойного климата южной Италии. Едва Баратынские прибыли в Неаполь, как с Н. Л. Баратынской сделался один из тех болезненных припадков (вероятно, нервных), которые причиняли столько беспокойства ее мужу и всем окружающим. Это так подействовало на Евгения Абрамовича, что у него внезапно усилились головные боли, которыми он часто страдал, и на другой день, 11 июля (29 июня по ст.ст.) 1844 года, он скоропостижно скончался. Его тело было перевезено в Петербург и погребено в Александро-Невском монастыре, на Лазаревском кладбище.
Особенности поэзии поэта всего лучше определил Пушкин, сказав: «Он у нас оригинален - ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко». «Поэзия мысли» - вот, действительно, самое общее определение, которое можно дать поэзии Баратынского. Сам он даже считал это свойство отличительной чертой поэзии вообще, жалуясь: «Все мысль да мысль, художник бедный слова!»
В своих ранних стихах Евгений развивал то пессимистическое миросозерцание, которое сложилось у него с детских лет. Его основное положение, что «в сей жизни» нельзя найти «блаженство прямое»: «Небесные боги не делятся им с земными детьми Прометея». Согласно с этим в жизни писатель видел две доли: «или надежду и волненье (т. е. мучительные беспокойства), иль безнадежность и покой» (успокоение). Поэтому Истина предлагает ему научить его, страстного, «отрадному бесстрастью». Поэтому же он написал гимн смерти, назвав ее также «отрадной», признал бесчувствие мертвых «блаженным» и прославлял, наконец, «Последнюю смерть», которая успокоит все бытие.
Развивая эти идеи, Евгений Абрамович постепенно пришел к выводу о равноценности всех проявлений земной жизни. Ему начало казаться, что не только «и веселью и печали» дали боги «одинакие крыле» (двойственное число = крылья), но что равноправны добро и зло. Последнее им было выражено в стихотворении «Благословен святое возвестивший», где этому возвестителю святого противополагается «какой-нибудь неправедный» (т. е. человек), обнажающий перед нами изгиб сердец людских, ибо «две области, сияния и тьмы, исследовать равно стремимся мы». Эти мысли были выражены в стихах второго периода деятельности Баратынского и в его замечательных поэмах.
Характерно, что герои его поэм - почти исключительно люди «падшие»; такова «добренькая Эда», отдавшаяся соблазнителю-офицеру; такова Нина («Бал»), переходившая от одного любовника к другому; таков Елецкий («Цыганка»), составивший себе «несчастный кодекс развратных, своевольных правил», и особенно его подруга «наложница»-цыганка. Найти искры живой души в падших, показать, что они способны на благородные чувства, сделать их привлекательными для читателя, - такова задача, которую ставил себе Баратынский в своих поэмах.
Последний период его деятельности характеризовался его обращением к религии. Еще в одном из ранних стихотворений, в полном согласии со своим мировоззрением, он восклицал: «О человек! уверься, наконец, не для тебя ни мудрость, ни всезнанье!» Но если «всезнанье» недоступно, стоит ли искать «полу-знанья»? Из этого вопроса возникла у поэта скептическое отношение к человеческим истинам; ему начало казаться, что явленья юдольного мира уже «все ведомы», что вся человеческая мудрость может открыть лишь то, что давно заключено в «точном смысле народной поговорки».
Такой круг идей привел Евгения Баратынского к «оправданию Промысла»; он учит, что в нашей жизни лишь тот «невредим», кто пятой оперся «на живую веру»; он пишет молитву, в которой молит Бога подать ему силы на его «строгий рай»; наконец, в одном из последних стихотворений, написанных во время переезда из Марселя в Неаполь, многозначительно заметил: «Много мятежных решил я вопросов, прежде чем руки марсельских матросов подняли якорь, надежды символ». Однако нам не пришлось узнать, чем разрешилось бы для него это «последнее вихревращенье» дум и чувств: неожиданная смерть не дала ему довершить полного развития его поэзии.
Что касается формы стихов Баратынского, то, при всем совершенстве отделки, она страдает искусственностью. Его язык не прост, он любил странные выражения, охотно употреблял славянизмы и неологизмы в архаическом духе, так что о значении иных выражений поэта приходится догадываться («внутренней своей вовеки ты не передашь земному звуки», т. е. словами не расскажешь глубин души; поэт - «часть на пире неосязаемых властей», т. е. в мире мечты, и т. п.).
Тон Евгения почти всегда приподнят, иногда высокопарен. Особенное затруднение представляет то причудливое расположение слов, которое почему-то нравилось ему самому (он писал, например: «Предрассудок - он обломок древней правды, храм упал, но руин его потомок языка не разгадал», т. е. - потомок не разгадал языка его руин). Наконец, затрудняет и та краткость, тот крайний лаконизм речи, к которому стремился Баратынский (он говорит, например, о небесах «беспредельных, скорби тесных»). Однако, если освоиться с этими особенностями его поэзии, если внимательно вникнуть в склад его речи, открывается меткость его выражений, точность его эпитетов, энергия его сжатых фраз.
У Баратынского мало стихотворений, пленяющих музыкой стиха; чтобы оценить его музу, надо его стихи не только почувствовать, но и понять; к его поэзии применимо то, что князь Петр Андреевич Вяземский сказал о нем как о личности: «Нужно допрашивать, так сказать, буравить этот подспудный родник, чтобы добыть из него чистую и светлую струю».
Кроме тех изданий, в которых стихи Евгения Абрамовича появились при его жизни (эти издания указаны выше), его сочинения были изданы в 1869 году (Казань), 1883 (М.) и 1884 (Казань). Лучшие из изданий - 1869 и 1884 годов, так как в них собраны чрезвычайно важные варианты стихотворений Баратынского. Некоторые стихотворения, не вошедшие в эти издания, были перепечатаны в издании «Севера», в 1894 году (СПб.); несколько новых стихов, на основании рукописей, дано в издании 1900 года (Казань). Еще некоторые стихотворения и прозаические статьи, остававшиеся не перепечатанными в собраниях сочинений, были даны Валерием Яковлевичем Брюсовым в «Русском Архиве» 1900 года. В в издании «Академической библиотеки» готовилось новое издание сочинений Евгения Баратынского, которое должно собрать все, им написанное.
Заметки о Баратынском были написаны: Пушкиным, Плетневым, И. Киреевским, князем П. А. Вяземским, Галаховой («Отечественные Записки», 1844 год), Лонгиновым, (библиография, «Русский Архив», 1864 год), С. А. Андреевским («Философские течения русской поэзии», СПб., 1896 год, и «Литературные Чтения»), Н. Котляревским, В. Брюсовым («Русский Архив», 1901 - 1903 годов), С. Венгеровой («Критико-биографический Словарь», т. II), Белинским (соч. под редакцией Венгерова, т. VII, примечания редактора, стр. 626 - 637).
Евгений Абрамович Баратынский - цитаты
Старательно мы наблюдаем свет,
Старательно людей мы наблюдаем
И чудеса постигнуть уповаем.
Какой же плод науки долгих лет?
Что наконец подсмотрят очи зорки?
Что наконец поймет надменный ум
На высоте всех опытов и дум,
Что? - точный смысл народной поговорки.
Взгляни на лик холодный сей,
Взгляни: в нем жизни нет;
Но как на нем былых страстей
Еще заметен след!
Так ярый ток, оледенев,
Над бездною висит,
Утратив прежний грозный рев,
Храня движенья вид.
Бывал обманут сердцем я,
Бывал обманут я рассудком;
Но никогда еще, друзья,
Обманут не был я желудком.
Дало две доли провиденье
На выбор мудрости людской:
Или надежду и волненье,
Иль безнадежность и покой.
Нет, обманула вас молва,
По-прежнему дышу я вами,
И надо мной свои права
Вы не утратили с годами.
Другим курил я фимиам,
Но вас носил в святыне сердца;
Молился новым образам,
Но с беспокойством староверца.
Родился 2 марта 1800 года в Тамбовской губернии. Обучался в Пажеском корпусе Петербурга с 1812 года. После учёбы в 1819 году поступает в лейб-гвардию, писал стихи ещё в юности. Публиковаться начал в 20-х годах.
С 1820 года служит в Финляндии. Получить чин офицера Баратынскому не удаётся из-за своей репутации вольнодумца и оппозиционера. Вначале Баратынский симпатизировал идеям декабристов, но позже разочаровался в декабристском движении. Он не принимал позиции декабристов, считавших, что литература должна агитировать, призывать к борьбе. Поэзия же Баратынского была меланхоличной и полностью обращенной к внутреннему миру человека. На стихи Баратынского начинают писать музыку, многие его произведения стали романсами (романс "Разуверение").
В 1825 году Евгений Абрамович получает чин офицера, уходит в отставку. В этом же году он женится.
В 1827 году публикуется собрание стихотворений Баратынского.
В 1832 году Баратынский начинает сотрудничать с журналом "Европеец", где он публикует не только свои стихотворения, но и прозу. Журнал закрыли после выхода первых двух номеров. Баратынский угнетён этим событием, считает, что поэты в России стали бессловесны.
В 1835 году Евгений Абрамович публикует второе собрание сочинений, считая его последним. Но после этого вышел ещё один сборник "Сумерки" (1842 год).
В 1843 году Баратынский уезжает за границу в Париж. Затем переезжает в Неаполь.
