Образ и характеристика лужина в романе преступление и наказание достоевского сочинение. Идеи лужина в преступлении и наказании Возраст лужина в романе преступление и наказание

(431 слово) Весь роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» является развенчанием идей радикального индивидуализма и элитизма на примере судьбы обычного студента из Петербурга Родиона Раскольникова. Писатель, беря, на первый взгляд, рациональную теорию своего героя о «тварях дрожащих и право имеющих», постепенно низводит её до фигового листка, которым пользуются негодяи и злодеи, чтобы спрятать и облагородить в глазах окружающих истинную природу свои действий. Одним из таких негодяев является Лужин, который выдвигает свою версию идеологии Раскольникова – теорию целого кафтана. Этот персонаж со своим видением социальной справедливости не менее интересен читателю, чем главный герой, поэтому его личность стоит рассмотреть подробнее в рамках данной работы.

Инфернальный образ этого персонажа мы впервые встречаем в письме Пульхерии Александровны к сыну уже в самом начале романа. Сначала он представляется нам добрым и хорошим человеком, ведь берет в жены девушку из бедной семьи без приданного. Сам он богат и успешен, и это решение кажется, конечно, благородным, но странным, не без подвоха. Не зря раскольников воспринимает появление этого господина в штыки, даже не зная его. При встрече он видит, что перед ним не меценат-благодетель и не отчаянно влюбленный человек. Перед ним меркантильный и пошлый мещанин с завышенной самооценкой. Даже на Дуне он женится только ради того, чтобы сделать из неё послушную, всецело зависящую от него игрушку, которая будет удовлетворять его манию величия. Потерпев неудачу, он принимается мелочно мстить Родиону, выставив воровкой проститутку Софью Мармеладову, к которой тот испытывал некоторую симпатию. К счастью, Лужина настигает заслуженное фиаско, разоблачённый и обруганный он с позором изгоняется из общества бедняков и пьяниц, которых так презирал.

В чем же заключается теория Лужина? С помощью развернутой метафоры он объяснил ее в двух словах. Человеку не стоит рвать на груди последнюю рубашку, чтобы помочь ближнему, в этом случае все будут нищими и голыми. Нужно копить на кафтан, и тогда в обществе будет хоть один преуспевающий лидер, который со временем сможет повести за собой остальных, но в светлое будущее, а не за половинкой рубашки. Звучит здраво, но что эта теория представляет собой на деле? Вся энергия героя направлена не на улучшение жизни общества, но на удовлетворение собственного эго. Если Раскольников совершает преступление, искренне веря в его необходимость и благо, которое можно совершить с его помощью, то Лужин использует рассуждения о высшем благе, как ширму, скрывающую его истинные намерения. Он, в отличие от Родиона, способен притворяться, лгать и временно сдерживать свою натуру ради достижения цели, что делает его не полезным, а опасным для окружения.

Для Достоевского только исконно христианская мораль человеколюбия способна спасти человечество от самого себя. Человек, отринувший любовь, гуманизм и стыд, неизбежно превращается в одинокое бесцельно существующее чудовище, у которого нет будущего. Наглядным примером, подтверждающим эту мысль, является Лужин.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Роман Ф.М.Достоевского "Преступление и наказание" - не просто философское произведение с нотками детектива, это целая галерея живых воплощений человеческих черт, положительных и отрицательных. Петр Петрович Лужин - жених сестры главного героя, имеющий к своим 45 годам высокий чин надворного советника и своеобразную жизненную теорию, благодаря которой он становится эдаким "теоретическим" двойником Родиона Раскольникова и глубже раскрывает образ бедного студента.

Интересный факт: имя Петр означает "камень". В своем романе Достоевский описывает камень в квадрате, показывая тем самым, сколь мало человеческого в душе Лужина.

Характеристика персонажа

Петр Лужин появляется перед читателем поначалу в письме Пульхерии Александровны Раскольниковой к сыну, где она описывает Родиону жениха сестры, как человека солидного, делового и благонадежного.

Это нувориш, как сказали бы сейчас, поднявшийся "из грязи в князи" и чрезвычайно гордящийся этим. Человек невысокого образования, но достаточно острого ума смог пробиться высоко, считая себя равным тем, кто стоит выше по социальной лестнице, благодаря сколоченному состоянию. Те же, кто остался ниже уровня Лужина, воспринимаются им как недостойные. Его теория "целого кафтана" как нельзя лучше отражает сущность персонажа: чтобы собственный кафтан остался цел, не стоит размениваться на мелких людишек, а любить и блюсти только собственные интересы.

(Теория "целого кофтана" Лужина )

Лужин умеет произвести впечатление благородного господина и жену ищет только бедную. На первый взгляд, достойное устремление. Однако истекает оно из пресловутой теории "целого кафтана": только бедная девушка, которую он облагодетельствует женитьбой, сможет раболепно служить ему, помня о былой нищете. Авдотья Романовна - идеальная кандидатура для Лужина: молода, красива, образованна. Только не эти качества привлекают его, а возможность за счет девушки возвыситься в петербургском обществе.

Внешнее благородство Петра Петровича моментально испаряется при первой же конфликтной ситуации, а его поступок по отношению к Соне Мармеладовой (подлог крупной суммы и обвинение в краже оной) подчеркивает мелочность и подлость этого внешне привлекательного человека.

Образ в произведении

(Владимир Басов в роли Петра Лужина, х/ф Л.Кулиджанова "Преступление и наказание", СССР 1969 )

Достоевский, описывая свох персонажей, достаточно внимания уделял глазам, взгляду. Однако при весьма подробном описании внешности Лужина Федор Михайлович не останавливается на его глазах. Это говорит об отношении автора к Петру Петровичу как личности бездуховной и довольно примитивной при всем внешнем лоске персонажа.

Лужин предстает перед читателем как осанистый господин 45 лет, выглядящий моложе своих лет. Лицо его привлекательно, прическа идеальна, одежда новая и модно скроенная. Палец украшен красивым перстнем, платок из батиста благоухает, золотой лорнет подчеркивает статус Лужина.

(Экранизация "Преступление и наказание", кадр фильма Дмитрия Светозарова, 2007 )

Однако за привлекательной внешностью героя нет духовности, харизмы, человечности. Это пустой человек, тщеславный, который любит две вещи в этом мире: себя и деньги. Об этом быстро догадывается Раскольников, в итоге понимает и Дуня.
Лужин - типичный образчик человеческой подлости и эгоцентризма. Достоевский метко описал тип человека, для которого все средства хороши в достижении собственной выгоды.

Лужин Петр Петрович – деловой человек 45-ти лет, «с осторожною и брюзгливою физиономией». Чопорный, угрюмый и высокомерный. Выбившись из ничтожества, он высоко ценит свой ум и способности, любуется собой. Больше всего в жизни Лужин ценит деньги, интересуется только ими. Но он хочет показаться сведущим и прогрессивным человеком. Поэтому Лужин, со слов своего друга Лебезятникова, разглагольствует о роли «науки и экономической правды» в жизни человека. Лужин, пораженный красотой и образованностью Дуни Раскольниковой, делает ей предложение. Его самолюбию льстит, что такая девушка будет благодарна ему всю жизнь. Кроме того, Лужин считает, что красивая и умная жена будет способствовать росту его карьеры. Лужин ненавидит Раскольникова за то, что тот выступает против его женитьбы на Дуне. Он пытается поссорить Раскольникова с матерью и сестрой. С этим героем в романе связан неприятный эпизод: на похоронах Мармеладова он незаметно сует в карман Соне сто рублей, а затем обвиняет ее в краже. С помощью Раскольникова Лужина позорно разоблачают.

Образ Лужина

Роман "Преступление и наказание" был задуман Достоевским еще на каторге. Тогда он назывался "Пьяненькие", но постепенно замысел романа трансформировался в "психологический отчет одного преступления". Достоевский в своем романе изображает столкновение теории с логикой жизни. По мнению писателя, живой жизненный процесс, то есть логика жизни, всегда опровергает, делает несостоятельной любую теорию - и самую передовую, революционную, и самую преступную. Значит, делать жизнь по теории нельзя. И потому главная философская мысль романа раскрывается не в системе логических доказательств и опровержений, а как столкновение человека, одержимого крайне преступной теорией, с жизненными процессами, опровергающими эту теорию.

"Двойником" Родиона Раскольникова является Лужин. Он – герой, преуспевающий и ничем не стесняющий себя. Лужин вызывает отвращение и ненависть Раскольникова, хотя он признает нечто общее в их жизненном принципе спокойного переступания через преграды, и это обстоятельство еще больше терзает совестливого Раскольникова.

Лужин - деловой человек со своими "экономическими теориями". В этой теории он оправдывает эксплуатацию человека, и она построена на выгоде и расчете, она отличается от теории Раскольникова бескорыстием помыслов. И хотя теории и одного и другого приводят к мысли, что можно "проливать кровь по совести", мотивы Раскольникова благородны, выстраданы сердцем, им движет не просто расчет, а заблуждение, "помрачение ума".

Лужин - прямолинейно-примитивный человек. Он - сниженный, почти комический двойник, по сравнению с Свидригайловым. В прошлом веке умы многих людей были подвластны теории "наполеонизма" - возможность сильной личности повелевать над судьбами других людей. Пленником этой идеи и стал герой романа Родион Раскольников. Автор произведения, желая изобразить безнравственную идею главного героя, показывает её утопический результат на образах "двойниках" - Свидригайлова и Лужина. Установление социальной справедливости насильственным путём Раскольников объясняет как "кровь по совести". Писатель дальше развил эту теорию. Свидригайлов и Лужин исчерпали идею отказа от "принципов" и "идеалов" до конца. Один потерял ориентиры между добром и злом, другой проповедует личную выгоду - всё это логическое завершение мыслей Раскольникова. Не зря на себялюбивые рассуждения Лужина Родион отвечает: "Доведите до последствий, что вы давеча проповедовали, и выйдет, что людей можно резать".

В своем произведении "Преступление и наказание", Достоевский убеждает нас в том, что не всегда борьба добра и зла в душе человека оканчивается победой добродетели. Через страдания люди идут к преображению и очищению, это мы видим на образах Лужина и особенно Свидригайлова.

Из-за его гнусных домоганий, как все же честь ее была восстановлена и вот посватался к ней некто Петр Петрович Лужин: «Человек он деловой и занятый, и спешит теперь в Петербург, так что дорожит каждою минутой. <...> Человек он благонадежный и обеспеченный, служит в двух местах и уже имеет свой капитал. Правда, ему уже сорок пять лет, но он довольно приятной наружности и еще может нравиться женщинам, да и вообще человек он весьма солидный и приличный, немного только угрюмый и как бы высокомерный. Но это, может быть, только так кажется с первого взгляда. <...> А Петр Петрович, по крайней мере по многим признакам, человек весьма почтенный. В первый же свой визит он объявил нам, что он человек положительный, но во многом разделяет, как он сам выразился, "убеждения новейших поколений наших" и враг всех предрассудков. Многое и еще говорил, потому что несколько как бы тщеславен и очень любит, чтоб его слушали, но ведь это почти не порок. Я, разумеется, мало поняла, но Дуня объяснила мне, что он человек хотя и небольшого образования, но умный и, кажется, добрый. <...> Конечно, ни с ее, ни с его стороны особенной любви тут нет, но Дуня, кроме того что девушка умная, — в то же время существо благородное, как ангел, и за долг поставит себе составить счастье мужа, который в свою очередь стал бы заботиться о ее счастии, а в последнем мы не имеем, покамест, больших причин сомневаться, хотя и скоренько, признаться, сделалось дело. К тому же он человек очень расчетливый и, конечно, сам увидит, что его собственное супружеское счастье будет тем вернее, чем Дунечка будет за ним счастливее. А что там какие-нибудь неровности в характере, какие-нибудь старые привычки и даже некоторое несогласие в мыслях (чего и в самых счастливых супружествах обойти нельзя), то на этот счет Дунечка сама мне сказала, что она на себя надеется; что беспокоиться тут нечего и что она многое может перенести, под условием если дальнейшие отношения будут честные и справедливые. Он, например, и мне показался сначала как бы резким; но ведь это может происходить именно оттого, что он прямодушный человек, и непременно так. Например, при втором визите, уже получив согласие, в разговоре он выразился, что уж и прежде, не зная Дуни, положил взять девушку честную, но без приданого, и непременно такую, которая уже испытала бедственное положение; потому, как объяснил он, что муж ничем не должен быть обязан своей жене, а гораздо лучше, если жена считает мужа за своего благодетеля. <...> Я уже упомянула, что Петр Петрович отправляется теперь в Петербург. У него там большие дела, и он хочет открыть в Петербурге публичную адвокатскую контору. Он давно уже занимается хождением по разным искам и тяжбам и на днях только что выиграл одну значительную тяжбу. В Петербург же ему и потому необходимо, что там у него одно значительное дело в сенате. Таким образом, милый Родя, он и тебе может быть весьма полезен, даже во всем, и мы с Дуней уже положили, что ты, даже с теперешнего же дня, мог бы определенно начать свою будущую карьеру и считать участь свою уже ясно определившеюся. О если б это осуществилось! Это была бы такая выгода, что надо считать ее не иначе, как прямою к нам милостию вседержителя. Дуня только и мечтает об этом. Мы уже рискнули сказать несколько слов на этот счет Петру Петровичу. Он выразился осторожно и сказал, что, конечно, так как ему без секретаря обойтись нельзя, то, разумеется, лучше платить жалованье родственнику, чем чужому, если только тот окажется способным к должности (еще бы ты-то не оказался способен!), но тут же выразил сомнение, что университетские занятия твои не оставят тебе времени для занятий в его конторе. <...> Знаешь что, бесценный мой Родя, мне кажется, по некоторым соображениям (впрочем, отнюдь не относящимся к Петру Петровичу, а так, по некоторым моим собственным, личным, даже, может быть, старушечьим, бабьим капризам), — мне кажется, что я, может быть, лучше сделаю, если буду жить после их брака особо, как и теперь живу, а не вместе с ними. Я уверена вполне, что он будет так благороден и деликатен, что сам пригласит меня и предложит мне не разлучаться более с дочерью, и если еще не говорил до сих пор, то, разумеется, потому что и без слов так предполагается; но я откажусь...»
Для проницательного Раскольникова в этих простодушных словах Пульхерии Александровны характеристика-портрет мелкой души ухватистого Лужина уже дана полная. Многое добавляет и внешний портрет Петра Петровича, данный при первом его визите к Родиону, его поведение: «Это был господин немолодых уже лет, чопорный, осанистый, с осторожною и брюзгливою физиономией, который начал тем, что остановился в дверях, озираясь кругом с обидно-нескрываемым удивлением и как будто спрашивая взглядами: "Куда ж это я попал?" <...> в общем виде Петра Петровича поражало как бы что-то особенное, а именно, нечто как бы оправдывавшее название "жениха", так бесцеремонно ему сейчас данное. Во-первых, было видно и даже слишком заметно, что Петр Петрович усиленно поспешил воспользоваться несколькими днями в столице, чтоб успеть принарядиться и прикраситься в ожидании невесты, что, впрочем, было весьма невинно и позволительно. Даже собственное, может быть даже слишком самодовольное собственное сознание своей приятной перемены к лучшему могло бы быть прощено для такого случая, ибо Петр Петрович состоял на линии жениха. Все платье его было только что от портного, и все было хорошо, кроме разве того только, что все было слишком новое и слишком обличало известную цель. Даже щегольская, новехонькая, круглая шляпа об этой цели свидетельствовала: Петр Петрович как-то уж слишком почтительно с ней обращался и слишком осторожно держал ее в руках. Даже прелестная пара сиреневых, настоящих жувеневских перчаток свидетельствовала то же самое, хотя бы тем одним, что их не надевали, а только носили в руках для параду. В одежде же Петра Петровича преобладали цвета светлые и юношественные. На нем был хорошенький летний пиджак светло-коричневого оттенка, светлые легкие брюки, таковая же жилетка, только что купленное тонкое белье, батистовый самый легкий галстучек с розовыми полосками, и что всего лучше: все это было даже к лицу Петру Петровичу. Лицо его, весьма свежее и даже красивое, и без того казалось моложе своих сорока пяти лет. Темные бакенбарды приятно осеняли его с обеих сторон, в виде двух котлет, и весьма красиво сгущались возле светловыбритого блиставшего подбородка. Даже волосы, впрочем чуть-чуть лишь с проседью, расчесанные и завитые у парикмахера, не представляли этим обстоятельством ничего смешного или какого-нибудь глупого вида, что обыкновенно всегда бывает при завитых волосах, ибо придает лицу неизбежное сходство с немцем, идущим под венец. Если же и было что-нибудь в этой довольно красивой и солидной физиономии действительно неприятное и отталкивающее, то происходило уж от других причин...»
Когда Лужин получил «отставку», потерял статус жениха Авдотьи Романовны и был выставлен за порог Родионом, именно на него и направил свою мстительность уязвленный Петр Петрович и именно в этих целях подстроил провокацию с обвинением в воровстве. Кстати, в связи с отставкой характеристика этого персонажа дополняется и уточняется: «Главное дело было в том, что он, до самой последней минуты, никак не ожидал подобной развязки. Он куражился до последней черты, не предполагая даже возможности, что две нищие и беззащитные женщины могут выйти из-под его власти. Убеждению этому много помогли тщеславие и та степень самоуверенности, которую лучше всего назвать самовлюбленностию. Петр Петрович, пробившись из ничтожества, болезненно привык любоваться собою, высоко ценил свой ум и способности и даже иногда, наедине, любовался своим лицом в зеркале. Но более всего на свете любил и ценил он, добытые трудом и всякими средствами, свои деньги: они равняли его со всем, что было выше его. Напоминая теперь с горечью Дуне о том, что он решился взять ее, несмотря на худую о ней молву, Петр Петрович говорил вполне искренно и даже чувствовал глубокое негодование против такой "черной неблагодарности". А между тем, сватаясь тогда за Дуню, он совершено уже был убежден в нелепости всех этих сплетен, опровергнутых всенародно самой Марфой Петровной и давно уже оставленных всем городишком, горячо оправдывавшим Дуню. Да он и сам не отрекся бы теперь от того, что все это уже знал и тогда. И тем не менее он все-таки высоко ценил свою решимость возвысить Дуню до себя и считал это подвигом. Выговаривая об этом сейчас Дуне, он выговаривал свою тайную, возлелеянную им мысль, на которую он уже не раз любовался, и понять не мог, как другие могли не любоваться на его подвиг. Явившись тогда с визитом к Раскольникову, он вошел с чувством благодетеля, готовящегося пожать плоды и выслушать весьма сладкие комплименты. <...> Дуня же была ему просто необходима; отказаться от нее для него было немыслимо. Давно уже, уже несколько лет, со сластию мечтал он о женитьбе, но все прикапливал денег и ждал. Он с упоением помышлял, в глубочайшем секрете, о девице благонравной и бедной (непременно бедной), очень молоденькой, очень хорошенькой, благородной и образованной, очень запуганной, чрезвычайно много испытавшей несчастий и вполне перед ним приникшей, такой, которая бы всю жизнь считала его спасением своим, благоговела перед ним, подчинялась, удивлялась ему, и только ему одному. Сколько сцен, сколько сладостных эпизодов создал он в воображении на эту соблазнительную и игривую тему, отдыхая в тиши от дел! И вот мечта стольких лет почти уже осуществлялась: красота и образование Авдотьи Романовны поразили его; беспомощное положение ее раззадорило его до крайности. Тут являлось даже несколько более того, о чем он мечтал: явилась девушка гордая, характерная, добродетельная, воспитанием и развитием выше его (он чувствовал это), и такое-то существо будет рабски благодарно ему всю жизнь за его подвиг и благоговейно уничтожится перед ним, а он-то будет безгранично и всецело владычествовать!.. Как нарочно, незадолго перед тем, после долгих соображений и ожиданий, он решил наконец окончательно переменить карьеру и вступить в более обширный круг деятельности, а с тем вместе, мало-помалу, перейти и в более высшее общество, о котором он давно уже с сладострастием подумывал... Одним словом, он решился попробовать Петербурга. Он знал, что женщинами можно "весьма и весьма" много выиграть. Обаяние прелестной, добродетельной и образованной женщины могло удивительно скрасить его дорогу, привлечь к нему, создать ореол... и вот все рушилось! Этот теперешний внезапный, безобразный разрыв подействовал на него как удар грома. Это была какая-то безобразная шутка, нелепость! Он только капельку покуражился; он даже не успел и высказаться, он просто пошутил, увлекся, а кончилось так серьезно! Наконец, ведь он уже даже любил по-своему Дуню, он уже владычествовал над нею в мечтах своих — и вдруг!.. Нет! Завтра же, завтра же все это надо восстановить, залечить исправить, а главное — уничтожить этого заносчивого молокососа, мальчишку, который был всему причиной. С болезненным ощущением припоминался ему, тоже как-то невольно, Разумихин... но, впрочем, он скоро с этой стороны успокоился: "Еще бы и этого-то поставить с ним рядом!" Но кого он в самом деле серьезно боялся, — так это Свидригайлова...»
Ну и, наконец, натура Лужина дополнительно раскрывается в его взаимоотношениях с , опекуном которого он слыл и у которого остановился по приезде в Петербург: «Он остановился у него по приезде в Петербург не из одной только скаредной экономии, хотя это и было почти главною причиной, но была тут и другая причина. Еще в провинции слышал он об Андрее Семеновиче, своем бывшем питомце, как об одном из самых передовых молодых прогрессистов и даже как об играющем значительную роль в иных любопытных и баснословных кружках. Это поразило Петра Петровича. Вот эти-то мощные, всезнающие, всех презирающие и всех обличающие кружки уже давно пугали Петра Петровича каким-то особенным страхом, совершенно, впрочем, неопределенным. Уж конечно, сам он, да еще в провинции, не мог ни о чем в этом роде составить себе, хотя приблизительно, точное понятие. Слышал он, как и все, что существуют, особенно в Петербурге, какие-то прогрессисты, нигилисты, обличители и проч., и проч., но, подобно многим, преувеличивал и искажал смысл и значение этих названий до нелепого. Пуще всего боялся он, вот уже несколько лет, обличения, и это было главнейшим основанием его постоянного, преувеличенного беспокойства, особенно при мечтах о перенесении деятельности своей в Петербург. В этом отношении он был, как говорится, испуган, как бывают иногда испуганы маленькие дети. Несколько лет тому назад в провинции, еще начиная только устраивать свою карьеру, он встретил два случая, жестоко обличенных губернских довольно значительных лиц, за которых он дотоле цеплялся и которые ему покровительствовали. Один случай кончился для обличенного лица как-то особенно скандально, а другой чуть-чуть было не кончился даже и весьма хлопотливо. Вот почему Петр Петрович положил, по приезде в Петербург, немедленно разузнать, в чем дело, и если надо, то на всякий случай забежать вперед и заискать у "молодых поколений наших". <...> Ему надо было только поскорей и немедленно разузнать: что и как тут случилось? В силе эти люди или не в силе? Есть ли чего бояться собственно ему, или нет? Обличат его, если он вот то-то предпримет, или не обличат? А если обличат, то за что именно, и за что собственно теперь обличают? Мало того: нельзя ли как-нибудь к ним подделаться и тут же их поднадуть, если они и в самом деле сильны? Надо или не надо это? Нельзя ли, например, что-нибудь подустроить в своей карьере именно через их же посредство?.. <...> Как ни был простоват Андрей Семенович, но все-таки начал понемногу разглядывать, что Петр Петрович его надувает и втайне презирает и что "не такой совсем этот человек". Он было попробовал ему излагать систему Фурье и теорию Дарвина, но Петр Петрович, особенно в последнее время, начал слушать как-то уж слишком саркастически, а в самое последнее время — так даже стал браниться. Дело в том, что он, по инстинкту, начинал проникать, что Лебезятников не только пошленький и глуповатый человечек, но, может быть, и лгунишка, и что никаких вовсе не имеет он связей позначительнее даже в своем кружке, а только слышал что-нибудь с третьего голоса <...>. Кстати заметим мимоходом, что Петр Петрович, в эти полторы недели, охотно принимал (особенно вначале) от Андрея Семеновича даже весьма странные похвалы, то есть не возражал, например, и промалчивал, если Андрей Семенович приписывал ему готовность способствовать будущему и скорому устройству новой "коммуны" где-нибудь в Мещанской улице; или, например, не мешать Дунечке, если той, с первым же месяцем брака, вздумается завести любовника; или не крестить своих будущих детей и проч., и проч. — все в этом роде. Петр Петрович, по обыкновению своему, не возражал на такие приписываемые ему качества и допускал хвалить себя даже этак — до того приятна была ему всякая похвала...»
В черновых материалах к роману о Лужине, в частности, сказано: «При тщеславии и влюбленности в себя, до кокетства, мелочность и страсть к сплетне. <...> Он скуп. В его скупости нечто из Пушкинского Скупого барона. Он поклонился деньгам, ибо все погибает, а деньги не погибнут; я, дескать, из низкого звания и хочу непременно быть на высоте лестницы и господствовать. Если способности, связи и проч. Мне манкируют, то деньги зато не манкируют, и потому поклонюсь деньгам...»

Прототипами Лужина послужили, вероятно, фамилия которого упоминается в черновых материалах к «Преступлению и наказанию», и .
Любопытные аналогии можно усмотреть между этим довольно неприглядным персонажем и самим автором, во-первых, если помнить, что прототипом Авдотьи Романовны Раскольниковой явилась в какой-то мере , а во-вторых, что как раз в разгар работы над романом 45-летний Достоевский, как и 45-летний Лужин, посватался к молоденькой девушке () и ходил женихом...

Достоєвський “Злочин і кара” образ Лужина з цитатами розкритий в цій статті.

Образ Лужина з роману “Злочин і кара”

Лужину 45 років. Він юрист, надвірний радник. Далекий родич Марфи Петрівни Свидригайлової, сватається до сестри Раскольникова Дуні (Авдотьї Романівни) .Чопорний, похмурий і зарозумілий. Найбільше в житті Лужин цінує гроші, цікавиться тільки ними. Але він хоче здатися досвідченим і прогресивним чоловіком.

Лужина, вражений красою і освіченістю Дуні Раскольникової, робить їй пропозицію. Його самолюбству лестить, що така дівчина буде вдячна йому все життя. Крім того, Лужин вважає, що красива і розумна дружина сприятиме зростанню його кар’єри. Лужин ненавидить Раскольникова за те, що той виступає проти його одруження на Дуні. Він намагається посварити Раскольникова з матір’ю і сестрою. З цим героєм у романі пов’язаний неприємний епізод: на похороні Мармеладова він непомітно суне в кишеню сто рублів, а потім звинувачує її в крадіжці. За допомогою Лужина ганебно викривають.

Лужин – ділова людина, успішна. У спілкуванні прямолінійний. Практичний і раціональний. Не визнає благородства і безкорисливої чесності. Його завдання в житті – сколотити капітал, зробити кар’єру. Вважає себе тим, хто відноситься до розряду «нових людей» і покладає надії на кращі часи. Має свою «теорію» як і Раскольников. У ній він говорить про те, що людина повинна бути егоїстом, а раз собі допоможе так і іншим через себе допоможе.

Зовнішність Лужина

«Это был господин немолодых лет, чопорный, осанистый, с осторожною и брюзгливою физиономией, который начал тем, что остановился в дверях, озираясь кругом с обидно-нескрываемым удивлением и как будто спрашивал взглядами: „Куда ж это я попал?…“ …Все платье его было только что от портного, и все было хорошо, кроме разве того только, что все было слишком новое и слишком обличало известную цель. Даже щегольская, новехонькая, круглая шляпа об этой цели свидетельствовала: Петр Петрович как-то уж слишком почтительно с ней обращался и слишком осторожно держал ее в руках. Даже прелестная пара сиреневых, настоящих жувеневских, перчаток свидетельствовала то же самое, хотя бы тем одним, что их не надевали, а только носили в руках для параду. В одежде же Петра Петровича преобладали цвета светлые и юношественные. На нем был хорошенький летний пиджак светло-коричневого оттенка, светлые легкие брюки, таковая же жилетка, только что купленное тонкое белье, батистовый самый легкий галстучек с розовыми полосками, и что всего лучше: все это было даже к лицу Петру Петровичу. Лицо его, весьма свежее и даже красивое, и без того казалось моложе своих сорока пяти лет. Темные бакенбарды приятно осеняли его с обеих сторон… Даже волосы… расчесанные и завитые у парикмахера, не представляли этим обстоятельством ничего смешного или какого-нибудь глупого вида, что обыкновенно всегда бывает при завитых волосах, ибо придает лицу неизбежное сходство с немцем, идущим под венец. Если же и было что-нибудь в этой довольно красивой и солидной физиономии действительно неприятное и отталкивающее, то происходило уж от других причин»