Любовные письма пяти столетий. Образцы письма XIX-XX века Письмо 19 века образец другу

Языка, вспомнил я один случай, во всех других отношениях абсолютно непримечательный.

Будучи, в далекой юности, приглашен на празднование дня рождения к одному знакомому, по каким-то причинам я был вынужден искать подарок уже по пути. Заскочив в первый попавшийся книжный магазин, кажется, это был "Букинист" на Морском, я стал перелистывать все книги подряд, в надежде найти что-то, подходящее для подарка.

На дорогие академические издания у меня не хватало капитала, а все остальные книги были как на подбор пусты, бессмысленны, и никак не годились не только в подарок, а и вообще ни для чего на свете. Опаздывая, я перелистывал их все быстрее и быстрее, одну за одной, и перебрав их три-четыре десятка, уже склонялся к мысли купить поваренную книгу, когда в пыльном, никем не посещаемом углу я нашел невзрачную книжку.
Это были письма какого-то русского путешественника не то 18, не то 19 века, чье имя за давностью лет пропало их моей памяти, адресованые его родне. Начинались письма приблизительно такими словами: "Любезные мои матушка и батюшка, а также сестрицы Наденька и Оленька", и в тех немногих страницах, которые я просмотрел, не происходило ровным счетом никаких примечательных событий. Человек куда-то ехал, что-то кушал, описывал нравы жителей какой-нибудь астраханской губернии, через которую везла его в тот момент, потрюхивая и роняя в пыль лепешки, его смирная лошадка, а более вроде бы и ничего. Так я извинительно бормотал, вручая имениннику книжку, - но язык в ней какой-то странный. Приятный.
Я имел в виду русский язык.
Через пару лет, при случайно встрече, тот знакомый сам напомнил мне о книжке, и сказал, что использует ее как образец для написания писем. Уж очень в ней язык приятный.

Возможно, в старинных письмах можно найти тот неиспорченый язык, и использовать его не как образец для прямого подражания (немало времени с тех лошадок прошло), но как базис, основу, на которую можно опереться в чувстве языка.

Мне могут возразить, что тот язык был языком немногочисленной просвещенной прослойки, культурной элиты того времени, а крестьяне разговаривали много проще, а мы, нынешние, по социальному статусу скоре соответствуем тогдашним крестьянам. Так что загрязненность нашего языка простительна. Но к чему нам искать себе оправдания, если нас никто не обвиняет?
Тем более, что нынешняя "культурная элита" как раз весь этот изуродованый язык нам и продуцирует.

Я тут поискал по интернету старинных писем, но нашел сущие слезы. Да и то через одного масоны, иностранцы или вовсе личности непонятные. Все ж таки выкладываю парочку.
Поэтому, хотелось бы попросить тех, кто имеет книги со старинными письмами, а также время и желание, при случае переписать одно-два, самых понравившихся, и запостить сюда.
Очень уж интересно.


М. В. Ломоносов - И. И. Шувалову

Милостивый Государь Иван Иванович!

Никто в жизни меня больше не изобидил, как Ваше Высокопревосходительство. Призвали
вы меня сего дня к себе. Я думал, может быть какое-нибудь обрадование будет по моим
справедливым прошениям. Вы меня отозвали и тем поманили. Вдруг слышу: помирись с
Сумароковым! то есть сделай смех и позор. Свяжись с таким человеком, от коего все бегают и
вы сами не ради. Свяжись с тем человеком, который ничего другого не говорит, как только всех
бранит, себя хвалит и бедное свое рифмичество выше всего человеческого знания ставит.
Тауберта и Миллера для того только бранит, что не печатают его сочинений; а не ради общей
пользы. Я забываю все его озлобления, и мстить не хочу ни коим образом, и Бог мне не дал
злобного сердца. Только дружиться и обходиться с ним ни коим образом не могу, испытав чрез
многие случаи, а зная, каково в крапиву...
Не хотя вас оскорбить отказом при многих кавалерах, показал я вам послушание;
только вас уверяю, что в последний раз. И ежели, не смотря на мое усердие, будете гневаться;
я полагаюсь на помощь Всевышнего, Который мне был в жизни защитник, и никогда не оставил,
когда я пролил перед Ним слезы в моей справедливости...

Господин Сумароков, привязавшись ко мне на час, столько всякого вздору
наговорил, что на весь мой век станет, и рад, что его Бог от меня унес. По разным наукам у
меня столько дела, что я отказался от всех компаний; жена и дочь моя привыкли сидеть дома,
и не желают с комедиянтами обхождения. Я пустой болтни и самохвальства не люблю слышать.
И по сие время ужились мы в единодушии. Теперь по вашему миротворству должны мы вступить
в новую дурную атмосферу. Ежели вам любезно распространение наук в России; ежели мое к
вам усердие не исчезло в памяти; постарайтесь о скором исполнении моих справедливых для
пользы Отечества прошениях, а о примирении меня с Сумароковым, как о мелочном деле,
позабудьте. Ожидая от вас справедливого ответа с древним высокопочитанием пребываю

Вашего Высокопревосходительства униженный и покорный слуга
Михайло Ломоносов.
1761 года
Генваря 19 дня.


........................................ ...............

М. И. Коваленский - Г. Сковороде

Любезный мой Мейнгард! *

Письмо ваше из Таганрога получил я. Как воспоминание, так и письма ваши во мне
производят сердечное утешение. В толпе светских стечений наиприятнейшее чувство
есть истины и непорочности. А в сих именах мне всегда представляетесь вы! Где вы теперь
обретаетесь?
Я здоров, по милости Бога моего, с семьею милою. Я пустился паки в здешнее море, да
удобнее к пристани уединения достигну. Все прискучит: и великое, и славное, и дивное? суть
ничто для духа человеческого.

Adio, mio caro Mangard! Друг твой Михайла Коваленский.
Февраля 18, 1782 года

* "Дружеское прозвище Сковороды - Даниил Мейнгард, по имени одного швейцарского
знакомого М. И. Коваленского" - прим. источника


........................................ ...............

Н.М. Карамзин
Письмо П. А. Вяземскому

С.Петербург, 11 января 1826

Любезнейший князь! Пишу к вам, с г. Погодиным, и тем искреннее могу сказать, сколько
мы обрадовались, что бурная туча не коснулась до вас ни краем, ни малейшим движением
воздушным. Только ради Бога и дружбы не вступайтесь в разговорах за несчастных
преступников, хотя и не равно виновных, но виновных по всемирному и вечному правосудию.
Главные из них, как слышно, сами не дерзают оправдываться. Письма Никиты Муравьева к
жене и матери трогательны: он во всем винит свою слепую гордость , обрекая себя на казнь
законную в муках совести. Не хочу упоминать о смертоубийцах, грабителях, злодеях гнусных;
но и все другие не преступники ли, безумные или безрассудные, как злые дети? Можно ли
быть тут разным мнениям , о которых вы говорите в последнем вашем письме с какойто
значительностью особенной? Если мы с женой ошиблись в смысле и в применении, то все
сказанное мною само собою уничтожается; останется только чувство нежнейшей к вам дружбы,
принадлежность нашей сердечной жизни!
Александра нет: связь и прелесть для меня исчезли; вижу без очков, сужу без закупа и
смиряюсь духом более, нежели когданибудь. Еще повторяю от глубины души: не радуйте
изветников ни самою безвиннейшею нескромностью! У вас жена и дети, ближние, друзья, ум,
талант, состояние, хорошее имя: есть что беречь. Ответа не требую. Уведомьте только о здоровье
детей милых и своем. Целую руку у любезнейшей княгини, всех вас обнимая нежно. Ваш

Н. Карамзин.


........................................ ...............

В. А. Жуковский - С. Л. Пушкину

13-го Марта 1837 г. [Петербург].

Благодарю тебя за твое письмо, почтенный Сергей Львович. Не пеняй мне, что я не
передал твоего письма Государю; гораздо приличнее если оно будет от тебя послано
обыкновенным порядком: это дело я отклонил от себя не для того, чтобы не хотел
исполнить твоего желания, в этом надеюсь ты и уверен. Пользуясь отъездом Г-на Бартенева,
посылаю тебе ящик с тремя масками, одну для тебя, другую для Нащокина, третью для
Баратынскаго, котораго за меня обними. Пакет с письмами И. И. Дмитриева прошу тебя
передать ему своеручно. Мы занимаемся теперь изданием Современника; но нас семь нянек,
и от того все что-то не подвигается вперед.
Прости, обнимаю тебя. Дай Бог тебе сил сносить свое несносное нещастие.

Жуковский.
13 Марта 1837 г.
Прилагая пакеты с письмами Нащокина и Баратынскаго, прошу тебя им передать их.
Пакет с письмами И. И. Дмитриева я перешлю после.


........................................ ..............

P.S. Правда, есть некоторые условия: это должны быть именно письма, дореволюционного времени, обращенные к друзьям, родственникам и т.п., то есть сугубо бытовые и заведомо не предназначенные для чужих глаз.

Письма, специально написаные с прицелом на публикацию ("в эпистолярном жанре"), или даже с оглядкой на возможность публикации (частый случай у знаменитостей), поскольку имеют язык уж слишком нарочито художественный, с красивостями и пафосом, для данных целей не годятся.

Ливада Юлия

Творческая работа по истории ученицы 8 класса. Как один из видов контроля знаний и умений учащихся практикуется написание (для мотивированных учащихся) исторического сочинения. Данная работа представляет собой историческое сочинение об изменениях в жизни крестьян России во второй половине XIX века. Сочинение интересно тем, что ученица выбрала форму письма от лица крестьянина, удачно передала языковую стилистику того времени и умело отобрала определенные исторические факты и ввела их в текст.

Скачать:

Предварительный просмотр:

Творческая работа по истории России второй половины XIX века

Ливада Юлии, учащейся 8 Б класса

Учитель-консультант: Пименова Оксана Александровна

ПИСЬМО ИЗ XIX ВЕКА

Добрый день или вечер, дорогой мой братушка Иван Матвеевич. Поздравляю вас с Рождеством и желаю тебе всего от Господа Бога нашего. Днесь соскучился по родной душе-то и решил описать тебе мое житье-бытье после того, как вышли мы из-под крепостной неволи.

А изменилось в жисти нашей многое. Барин наш, дай, Господь, ему долгих лет жизни и крепкого здоровьица, после выхода Манифесту царя Александра-батюшки отбыл за границу со всею своею семьею, где и находится по сей день. При барине-то я служил старостою в нашей деревне, вот и удалось мал-мал скопить деньжат. Так что смог я выкупить свои пять десятин землицы-матушки. И не я один так смог. А те, кто не выкупил, вскоре получили и бесплатно, но лишь четверть надела.

Братушка милый, стала жизнь наша чудной, много появилось в нашей деревне. Строють все избы-то деревянные, но есть селяне в достатке, что крыши кроють не соломою, у черепецею. Дома ихние стали чуток похожи на твой дом на городской на окраине. На Рождество справил я себе сапоги, по праздникам надеваю или когда холода, а то в лаптях зябко больно. Баба моя, Матрена Савельевна, в добром здравии, ей тоже купили ситец да чуть шелка для украшения наряда. Ужо не в сарафане красоваться будет! У соседа мово, Никитки Козлова, появились керосиновые лампы и даже часы. Всей деревней ходили смотреть на такое чудо. А из деревянной посуды мы все реже едим, все больше из расписной да глиняной. Парни и девки колядовать ходють, а опосля собираются у какой-нибудь молодой вдовицы, поють песни, частушки задорные, водють хороводы.

Милый братушка, Иван Матвеевич, сделай божецкую милость, приезжай да погости, посмотри на житье наше новое да расскажи про свое, у вас в городах, небось, тоже много чудного появилось. Кланяюсь тебе в ножки и буду вечно Бога молить о здравии твоем и семьи твоея. Остаюсь товй брат, Семен Матвеевич Самосадов.

Перебирала старые вещи и наткнулась на небольшую запись 5-ти летней давности.

Сидела и не знала: смеяться или плакать.

Понятия не имею, что меня побудило на эту почеркушку. Наверное то, что тогда я довольно глубоко погрузилась в «Серебряный век».

Короче, письмо-откровение какого-то молодого человека конца XIX века, страдающего хандрой, написанное им же самим.

Только не плюйтесь, пожалуйста. Знаю, получилось довольно дико…

Типаж молодого человека, писавшего письмо. Я представляю его себе примерно таким.

А вот и само письмо:

«Моё почтение сударь. Как часто Вы ведёте разговор со временем?

Можете не отвечать мне на этот вопрос.

Проблема в том, что моя голова готова взорваться неизвестно от чего, а способа выразить то, что меня терзает, я не в состоянии найти.

Можно было бы попробовать объяснить это подобием любви и ненависти одновременно. Но знайте, что эти чувства довольно сильны.

Моя же, скорее тоска, не идёт ни в какое сравнение с ними.

Может, я педант? Может, просто эгоист?..

Но я это я, и ничего с этим поделать не могу.

Многие сейчас чиркают на листах желтой бумаги так же, как и я, и переводят её, почем зря.

Весной зимняя наледь имеет привычку таять и превращаться в воду.

Не каждому ручью, впадающему в реку, суждено гонять корабли или дразнить ребятишек на каменистом пляже.

Мой скудный разум не в состоянии выразить всех страстей моего сердца изысканностью слов. Надо бы взять словарь. Но боюсь, и он не способен передать ту музыку слов, с той великолепной силой, с какой они начинают звучать, будучи собранными в повесть, рассказ или поэму.

О, песня слов! Какую звучность они способны нести.

О, поющее перо! Это симфония, как “Koralle” Людвига Ван Бетховена.

Я одинок. И вся горечь состоит в том, что для порхающих бабочек я слишком тяжел и нуден. А для ученых мужей слишком невежественен.

Ах, моя прелестная сестра! Моя душка. Нет создания боле милого и милосердного. Сколько сердобольности в ее сердце, сколько человеколюбия, бескорыстности и добра.

Мой тяжелый нрав выдержит не каждый.

Но она, о, мой ангел, не только не упрекает меня за это, но я знаю точно, любит, всем сердцем.

Не знаю, за что Господь наделил меня таким черствым сердцем.

Может все дело в моей изрядной чувствительности.

О, сколько раз я бредил, будучи ребенком. Сколько раз мой разум накалялся докрасна, и жар обрушивал меня в постель. Сколько раз я порывался встать, кричал и плакал, снедаемый жаром…

Но время прошло, и из милого бесенка я превратился в преотвратного черта, замкнутого в себе…

Забавно, но мою внешность находят довольно милой.

Дамы не спускают с меня глаз. Все щебечут о том, что у меня удивительные, лучистые глаза.

Я же, напротив, нахожу их стальными и холодными…

Что ж милый друг, наверное, я утомил Вас своим рассказом.

Но о ком мне еще говорить, как не о себе.

Проводить столько времени наедине с собой и не говорить о себе, по-моему, это вверх абсурда…"

На том позвольте откланяться)

Настроение: неловкое_молчание

Цели урока:

  • познакомить учащихся с особенностями эпистолярного жанра первой половины XIX века
  • углубить личностные характеристики главных героев романа А.С.Пушкина “Евгений Онегин” при помощи анализа их писем
  • развивать аналитические способности, творческое воображение

Ход работы

Вступительное слово:

“Письма в точном значении слова, суть разговоры или беседы с отсутствующими. Они заступают место изустного разговора, но заключают в себе речи только одного лица”. Так определялось понятие письма в старинной риторике Греча (1819 г.). Письма, как ряд прозаических произведений, ставились в ней первым из семи классов сочинений в прозе, и им приписывались следующие черты: “изустный разговор имеет свойства неприготовленного, непринужденного, безыскусственного сочинения, – и сии же качества составляют необходимость принадлежать всякому хорошему письму. При сочинении писем должно следовать правилу: пишу так, как стал бы говорить в сем случае, но говори правильно, связно и приятно”.

Этими положениями уже более 100 лет назад определялось высокое значение писем – показателей о времени и лицах, которые их писали.

Тема нашего урока “Письма первой половины 19 века”, а точнее письма А.С. Пушкина, его современников и его героев. И начнем мы с вами со знаменитого письма Татьяны Лариной к Онегину. Это письмо – признание в любви. Послушайте его. (Чтение вслух учителем письма Татьяны Лариной).

Беседа:

Скажите, что странного в этом письме, на ваш взгляд? Что в нем вам непонятно?

Слово учителя:

Самым интересным в этом письме является так называемый “пушкинский парадокс”. Заключается он в том, что гениальные русские стихи оказываются лишь “списком бледным” с французского послания влюбленной барышни. Пушкин разделил процесс выражения у самой Татьяны в ее предполагаемом тексте на поэтическое выражение этого выражения в тексте романа (пушкинский “перевод”). По свидетельству Вяземского, “автор сказал, что он долго не мог решиться, как заставить писать Татьяну без нарушения женской личности и правдоподобия в слоге: от страха сбиться на академическую прозу, думал он написать письмо прозою, думал даже написать его по-французски. Но, наконец, “счастливое вдохновение пришло кстати и сердце женское запросто и свободно заговорило русским языком: оно оставило в стороне словарь Татищева и грамматику Меморского”. В. Виноградов заметил об этой мистификации Пушкина: “Ведь язык письма Татьяны, вопреки предварительным извинениям автора, русский, непереводной. Он не предполагает стоящего за ним французского текста”. Поэтому – то письмо Татьяны называют “лирическим переводом с “чудесного подлинника” – сердца Татьяны.

Но выбор языка (французский) также примечателен и для эпохи первой половины 19 века. Приведем пример из другого произведения – “Анны Карениной” Л. Н. Толстого. В момент, когда чувства героев для них уже прояснились, но отношения еще не сложились окончательно, для Анны и Вронского стало невозможным говорить между собой по-русски: русское “вы” было слишком холодным, а “ты” означало опасную близость. Французский язык придавал разговору нейтральную светскую беседу, его можно было по-разному истолковать, в зависимости от жеста, улыбки или интонации.

Другая особенность, характерная для французских писем русских дворян, широкое использование цитат. Цитата позволяла придать тексту смысловую неопределенность. Пушкин широко использует стилистические возможности письма.

Работа с текстом

:

– Найдите в тексте письма Татьяны литературные цитаты.

– Но почему: “Я к вам пишу – чего же боле?”. Что настораживает в подобной фразе?

Слово учителя:

Чтобы объяснить, в чем дело, я прочту отрывок из книги “Жизнь в свете, дома и при дворе”, выпущенной в 1890 году, из главы “Правила написания письма”. В этой главе раскрываются некоторые подробности корреспонденции, а именно сроки ответов, чувств, выражение которых допускается в письмах, и приличия, которые должно соблюдать в них. Глава гласит: “Молодая девушка никогда не пишет мужчине, даже от имени ее родителей, лучше всего ни строчки, написанной ею в руках мужчины, который не приходится ей родней или который еще не совершенный старик”. Вот почему письмо к Онегину для Татьяны означало “стыдом и страхом замираю”, даже если бы там были написаны какие-нибудь непредосудительные пустяки, уже сам факт переписки – “чего же боле?” – мог дорого стать чести и доброму имени Татьяны.

Беседа:

Итак, узнав обо всем, что касается письма Татьяны к Онегину, что нового вы можете сказать о героях романа А.С. Пушкина? Что дополняет это в их характер? Как по-новому можно взглянуть на их поступки?

Слово учителя:

Письмо Татьяны пронизано громадным чувством, несмотря на это оно выражено книжными цитатами: “несчастная доля”, “души неопытной волненье”, “то в вышнем суждено совете”, “до гроба ты хранитель мой”, “ты в сновиденьях мне являлся”, “кто ты, мой ангел ли хранитель, или коварный искуситель”. Более того, в письме есть места, прямо заимствованные из любимых книг Татьяны. Недаром она бродит по лесам, “воображаясь героиней своих возлюбленных творцов”, и “в забвении” шептала “наизусть письмо для милого героя”. Но в том-то и дело, что Пушкин сумел показать, как за книжными словами живет настоящее чувство. Татьяна прекрасно понимает, что поступок ее неприличен с точки зрения привычной морали окружающих людей: “Теперь, я знаю, в вашей воле меня презреньем наказать”. Любой знакомый Татьяне молодой человек стал бы презирать её за то, что она первая написала ему письмо. Любой, но не Онегин! Неопытная Татьяна чувством понимает людей лучше, чем умом, она знает: Онегин не такой, как все, для него не имеют значения законы света, он не осудит, не станет презирать ее" – ведь эта самая необычность Онегина и привлекла её к нему. Письмо Татьяны – порыв, смятенье, страсть, тоска, мечта. Но при этом оно все “подлинно, оно написано именно русской девушкой, начитанной и неискушенной, нежной и одинокой, чувствительной и застенчивой”.

Беседа:

В книге “Жизнь в свете, дома и при дворе” говорится: “Почерк, складывание письма, форма, качество и вид бумаги – все эти мелочи определяют возраст, положение и характер пишущего. Слог свидетельствует о его такте и светскости ”.

В ключе этого положения прочтите вслух письмо Онегина к Татьяне.

– Что вы можете сказать о характере, “такте и светскости” Евгения Онегина, судя по его письму?

А теперь прочтите письма самого А. Пушкина и героев других произведений. (Работа по группам)

Продолжаем разговор по поводу слога писем. Что вы можете сказать, исходя из этого правила, о Пушкине и его героях, судя по их письмам.

Беседа:

Следующее правило написания писем гласит: “В переписке нужно избегать острот и двусмысленностей, нужно весьма смягчать выражения. Письменная передача мыслей имеет большой недостаток, не обладая свойством передачи тона голоса и выражения лица пишущего”. Почему же в письме Дубровского к Троекурову налицо резкость, а в письме Пушкина к Бестужеву автор не боится острот?

При отправлении в путешествие, уехавший пишет первым, оставшийся отвечает, не откладывая это надолго. Относительно близких друзей, высших по общественному положению и старших возрастом, в корреспонденции соблюдаются те же правила, как при визитах, то есть письмо посылается в такой же срок, в какой нужно было сделать визит. Неприлично в письме выражать близость, несуществующую в личных отношениях. Письмо начинается ответом на полученное письмо, а если такового не было, тогда несколькими словами, относящимися к последующему свиданию корреспондирующих лиц. Следует писать о том лице, которому предназначается письмо, и касается предметов”, могущих его заинтересовать. Затем уже можно сообщить о самом себе, описать свою обстановку и препровождение времени, в заключение снова обратиться к личности корреспондента, расспросить о различных обстоятельствах, имеющих к нему отношение, а затем выразить желание скорого свидания, руководствуясь желанием как можно меньше говорить о самом себе, не следует, однако, впадать в крайность, и, как делают многие, наполнять письмо одними лишь повторениями письма своего корреспондента. Встречаются письма в высшей степени достойные людей, содержащие приблизительно следующее: “В Вашем последнем письме вы сообщаете об отъезде Вашем в Н..., где, по-видимому, Вы очень приятно провели время. Вы пользовались там такими-то и такими-то удовольствиями, и говорите, что с сожалением покидаете это место, так как боитесь чувствовать себя слишком одиноким на морских купаниях в Н.... и прочее” Словом, это точная копия полученного письма, предупреждает книга “Жизнь в свете, дома и при дворе”

Обратимся к письму Саши из “Романа в письмах” А.С. Пушкина .

А теперь поговорим об официальных письмах. Официальный документ обязательно должен быть “чистым и ясным текстом”, без орфографических ошибок, где не допускалось постскриптумов. Какие из приведенных писем можно отнести к официально – деловым?

Обратим внимание на обращения и подписи в письмах. Чем отличаются они от тех, что мы пользуемся сейчас в письмах? (В первой половине 19 века обращения и подписи – это переносимые из одного письма в другое застывшие формулы: “Милостивый государь”, “Милый друг”, “Ваш покорнейший слуга”, “Нижайший слуга”).

Слово учителя:

А что касается официальных писем (особенно среди военных людей), здесь четко отличаются формы писем от “младших” к “старшим” по чину и от “старших” к “младшим”: “Когда старший пишем к младшему, то обыкновенно при означении звания, чина и фамилии он подписывает собственноручно только свою фамилию; когда младший пишет к старшему, то сам подписывает звание, чин и фамилию. Так что, если в письме младшего чина к старшему собственноручно, а не рукой писаря, подписанной окажется только фамилия, то это грубое нарушение правил, это оскорбление., которое может окончиться скандалом. Точно также значимым было место, где должна ставиться дата письма: начальник ставил число сверху, подчиненный – внизу, и в случае нарушения подчиненным этого правила ему грозили неприятности. Также в официальных письмах следовало строго соблюдать форму обращения к особам разных чинов в соответствии с их классом”.

Игровое задание:

Перед вами карточки, с одной стороны которых наименование чина или звания, а с другой стороны – обращения. Подберите подобающее каждому чину обращение.

– Его императорскому величеству государю – царь императору
– Ваше высокопревосходительство – главнокомандующий армии
– Ваше превосходительство – высшие военные чины
Ваше высокородие – университетский ректор
– класс бригадиров
– Ваше высокоблагородие – штабные офицерские чины
– Ваше благородие – любой дворянин
– Ваше высокопреосвященство,
высокопреосвященный владыка
– митрополит и архиепископ
– Ваше преосвященство,
преосвященный владыка
– епископ
– Ваше высокопреподобие – архимандрит и игумен
– Ваше преподобие – священник

Слово учителя:

Вообще этикет в письмах должен был соблюдаться с большой точностью. Известен случай, когда сенатор, приехавший с ревизией, в обращении к губернатору (а губернатор был из графов Мамоновых и славился гордостью) вместо положенного: “Милостивый государь” употребил: “Милостивый государь мой!”, сердито подчеркнув неуместность притяжательного “мой” в официальном обращении, был лишен чина.

Домашнее задание:

Итак, вы познакомились с правилами написания писем, существующих в первой половине 19 века. Чтобы проверить, насколько материал этого занятия вами усвоен, я попрошу вас самих написать письма в стиле интересующей нас эпохи, соблюдая при этом все правила письма.

(Выполнив задание, школьники оформляют газету, в которую включают письма Пушкина, его героев и свои собственные письма)

Письма, использованные на занятии:

Письмо Татьяны к Онегину.

Я к вам пишу – чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.
но вы, к моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите меня,
Сначала я молчать хотела;
Поверьте: моего стыда
Вы не узнали б никогда,
Когда б надежду я имела
Хоть редко, хоть в неделю раз
В деревне нашей видеть вас,
Чтоб только слышать ваши речи,
Вам слово молвить, и потом
Все думать, думать об одном
И день, и ночь до новой встречи.
Но, говорят, вы нелюдим;
В глуши, в деревне все вам скучно,
А мы... ничем мы не блестим.
Хоть вам и рады простодушно.

Зачем вы посетили нас?
В глуши забытого селенья
Я никогда не знала б вас,
Не знала б горького мученья
Души неопытной волненья
Смирив со временем (как знать?),
По сердцу я нашла бы друга,
Была бы верная супруга
И добродетельная мать.

Другой!... Нет, никому на свете
Не отдала бы сердца я!
То в вышнем суждено совете,..
То воля неба: я твоя;
Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой;
Я знаю, ты мне послан богом,
До гроба ты хранитель мой...
ТЫ в сновиденьях мне являлся,
Незримый, ты мне был уж мил,
Твой чудный взгляд меня томил,
В душе твой голос раздавался
Давно…нет, это был не сон!
Ты чуть вошел, я вмиг узнала,
Вся обомлела, запылала
И в мыслях молвила: вот он!
Не правда, ль? Я тебя слыхала:
Ты говорил со мной в тиши,
Когда я бедным помогала
Или молитвой услаждала
Тоску волнуемой души?
И в это самое мгновенье
Не ты ли, милое виденье,
В прозрачной темноте мелькнул,
Приникнул тихо к изголовью?
Не ты ль, с отрадой и любовью,
Слова надежды мне шепнул?
Кто ты, мой ангел ли хранитель,
Или коварный искуситель:
Мои сомненья разреши.
Быть может, это все пустое,
Обман неопытной души!
И суждено совсем иное...
Но так и быть! Судьбу мою
Отныне я тебе вручаю,
Перед тобою слезы лью.
Твоей защиты умоляю...
Вообрази: я здесь одна,
Никто меня не понимает,
Рассудок мой изнемогает,
И молча гибнуть я должна,
Я жду тебя: единым взором
Надежды сердца оживи
Иль сон тяжелый перерви,
Увы, заслуженным укором!
Кончаю! Страшно перечесть...
Стыдом я страхом замираю...
Но мне порукой ваша честь,
И смело ей себя вверяю...

Что может быть приятнее голоса любимого человека? Что может быть долгожданнее его слов? Сейчас, что бы услышать предмет своего обожания нам достаточно набрать заветные цифры… А как же раньше? Как общались эти влюбленные, которые были разбросаны судьбой на расстояния? Раньше были письма, послания и записки, в которых таились самые нежные слова и самые искренние признания…

Наполеон Бонапарт — Жозефине

«Не было дня, чтобы я не любил тебя; не было ночи, чтобы я не сжимал тебя в своих объятиях. Я не выпиваю и чашки чая, чтобы не проклинать свою гордость и амбиции, которые вынуждают меня оставаться вдалеке от тебя, душа моя. В самом разгаре службы, стоя во главе армии или проверяя лагеря, я чувствую, что мое сердце занято только возлюбленной Жозефиной. Она лишает меня разума, заполняет собой мои мысли.

Если я удаляюсь от тебя со скоростью течения Роны, это означает только то, что я, возможно, вскоре увижу тебя. Если я встаю среди ночи, чтобы сесть за работу, это потому, что так можно приблизить момент возвращения к тебе, любовь моя. В своем письме от 23 и 26 вантоза ты обращаешься ко мне на „Вы“. „Вы“ ? А, черт! Как ты могла написать такое? Как это холодно!..

Жозефина! Жозефина! Помнишь ли ты, что я тебе сказал когда-то: природа наградила меня сильной, непоколебимой душой. А тебя она вылепила из кружев и воздуха. Ты перестала любить меня? Прости меня, любовь всей моей жизни, моя душа разрывается.

Сердце моё, принадлежащее тебе, полно страха и тоски...

Мне больно оттого, что ты не называешь меня по имени. Я буду ждать, когда ты напишешь его. Прощай! Ах, если ты разлюбила меня, значит, ты меня никогда не любила! И мне будет о чем сожалеть!»

Дени Дидро — Софи Волан

«Я не могу уехать, не сказав Вам нескольких слов. Итак, моя любимица, Вы ждёте от меня много хорошего. Ваше счастье, даже Ваша жизнь зависит, как Вы говорите, от моей любви к Вам!

Ничего не бойтесь, дорогая моя Софи; моя любовь будет длиться вечно, Вы будете жить и будете счастливы. Я никогда ещё не совершал ничего дурного и не собираюсь ступать на эту дорогу. Я весь Ваш — Вы для меня всё. Мы будем поддерживать друг друга во всех бедах, которые может послать нам судьба. Вы будете облегчать мои страдания; я буду помогать Вам в Ваших. Я смогу всегда видеть Вас такой, какой Вы были в последнее время! Что до меня, то Вы должны признать, что я остался таким же, каким Вы увидели меня в первый день нашего знакомства.

Это не только моя заслуга, но ради справедливости я должен сказать Вам об этом. С каждым днём я чувствую себя все более живым. Я уверен в верности Вам и ценю Ваши достоинства все сильнее день ото дня. Я уверен в Вашем постоянстве и ценю его. Ничья страсть не имела под собой больших оснований, нежели моя.

Дорогая Софи, Вы очень красивы, не правда ли? Понаблюдайте за собой — посмотрите, как идет Вам быть влюблённой; и знайте, что я очень люблю Вас. Это неизменное выражение моих чувств.

Спокойной ночи, моя дорогая Софи. Я счастлив так, как только может быть счастлив человек, знающий, что его любит прекраснейшая из женщин».

Джон Китс — Фанни Браун

«Милая моя девочка!

Ничто в мире не могло одарить меня большим наслаждением, чем твоё письмо, разве что ты сама. Я почти уже устал поражаться тому, что мои чувства блаженно повинуются воле того существа, которое находится сейчас так далеко от меня.

Даже не думая о тебе, я ощущаю твоё присутствие, и волна нежности охватывает меня. Все мои мысли, все мои безрадостные дни и бессонные ночи не излечили меня от любви к Красоте. Наоборот, эта любовь стала такой сильной, что я в отчаянии оттого, что тебя нет рядом, и вынужден в унылом терпении превозмогать существование, которое нельзя назвать Жизнью. Никогда прежде я не знал, что есть такая любовь, какую ты подарила мне. Я не верил в неё; я боялся сгореть в её пламени. Но если ты будешь любить меня, огонь любви не сможет опалить нас — он будет не больше, чем мы, окроплённые росой Наслаждения, сможем вынести.

Ты упоминаешь „ужасных людей“ и спрашиваешь, не помешают ли они нам увидеться вновь. Любовь моя, пойми только одно: ты так переполняешь моё сердце, что я готов превратиться в Ментора, едва заметив опасность, угрожающую тебе. В твоих глазах я хочу видеть только радость, на твоих губах — только любовь, в твоей походке — только счастье...

Всегда твой, моя любимая! Джон Китс»

Александр Пушкин — Наталье Гончаровой

Москва, в марте 1830 г. (Черновое, по-французски.)

«Сегодня — годовщина того дня, когда я вас впервые увидел; этот день в моей жизни. Чем более я думаю, тем сильнее убеждаюсь, что моё существование не может быть отделено от вашего: я создан для того, чтобы любить вас и следовать за вами; все другие мои заботы — одно заблуждение и безумие.

Вдали от вас меня неотступно преследуют сожаления о счастье, которым я не успел насладиться. Рано или поздно, мне, однако, придётся всё бросить и пасть к вашим ногам. Мысль о том дне, когда мне удастся иметь клочок земли в... одна только улыбается мне и оживляет среди тяжелой тоски. Там мне можно будет бродить вокруг вашего дома, встречать вас, следовать за вами...»

Оноре де Бальзак — Эвелине Ганской

«Как бы хотелось мне провести день у Ваших ног; положив голову Вам на колени, грезить о прекрасном, в неге и упоении делиться с Вами своими мыслями, а иногда не говорить вовсе, но прижимать к губам край Вашего платья!..

О, моя любовь, Ева, отрада моих дней, мой свет в ночи, моя надежда, восхищение, возлюбленная моя, драгоценная, когда я увижу Вас? Или это иллюзия? Видел ли я Вас? О боги! Как я люблю Ваш акцент, едва уловимый, Ваши добрые губы, такие чувственные, — позвольте мне сказать это Вам, мой ангел любви.

Я работаю днём и ночью, чтобы приехать и побыть с Вами две недели в декабре. По дороге я увижу Юрские горы, покрытые снегом, и буду думать о снежной белизне плеч моей любимой. Ах! Вдыхать аромат волос, держать за руку, сжимать Вас в объятиях — вот откуда я черпаю вдохновение! Мои друзья изумляются несокрушимости моей силы воли. Ах! Они не знают моей возлюбленной, той, чей чистый образ сводит на нет все огорчение от их желчных выпадов. Один поцелуй, мой ангел, один медленный поцелуй, и спокойной ночи!»

Альфред де Мюссе — Жорж Санд

«Моя дорогая Жорж, мне нужно сказать Вам кое-что глупое и смешное. Я по-дурацки пишу Вам, сам не знаю почему, вместо того чтобы сказать Вам все это, вернувшись с прогулки. Вечером же впаду из-за этого в отчаяние. Вы будете смеяться мне в лицо, сочтете меня фразёром. Вы укажете мне на дверь и станете думать, что я лгу.

Я влюблён в Вас. Я влюбился в Вас с первого дня, когда был у Вас. Я думал, что исцелюсь от этого очень просто, видясь с Вами на правах друга. В Вашем характере много черт, способных исцелить меня; я изо всех сил старался убедить себя в этом. Но минуты, которые я провожу с Вами, слишком дорого мне обходятся. Лучше уж об этом сказать — я буду меньше страдать, если Вы укажете мне на дверь сейчас...

Но я не хочу ни загадывать загадок, ни создавать видимость беспричинной ссоры. Теперь, Жорж, Вы, как обычно, скажете: „Ещё один докучный воздыхатель!“ Если я для Вас не совсем первый встречный, то скажите мне, как Вы сказали бы это мне вчера в разговоре о ком-то ещё, — что мне делать.

Но умоляю, — если Вы собираетесь сказать мне, что сомневаетесь в истинности того, что я Вам пишу, то лучше не отвечайте вовсе. Я знаю, что Вы обо мне думаете; говоря это, я ни на что не надеюсь. Я могу только потерять друга и те единственно приятные часы, которые провёл в течение последнего месяца. Но я знаю, что Вы добры, что Вы любили, и я вверяюсь вам, не как возлюбленной, а как искреннему и верному товарищу.

Жорж, я поступаю как безумец, лишая себя удовольствия видеть Вас в течение того короткого времени, которое Вам остается провести в Париже до отъезда в Италию. Там мы могли бы провести восхитительные ночи, если бы у меня было больше решительности. Но истина в том, что я страдаю, и мне не хватает решительности».

Лев Толстой — Софии Бернс

«Софья Андреевна, мне становится невыносимо. Три недели я каждый день говорю: нынче все скажу, и ухожу с той же тоской, раскаянием, страхом и счастьем в душе. И каждую ночь, как и теперь, я перебираю прошлое, мучаюсь и говорю: зачем я не сказал, и как, и что бы я сказал. Я беру с собою это письмо, чтобы отдать его вам, ежели опять мне нельзя, или недостанет духу сказать вам всё.

Ложный взгляд вашего семейства на меня состоит в том, как мне кажется, что я влюблён в вашу сестру Лизу. Это несправедливо. Повесть ваша засела у меня в голове, оттого, что, прочтя её, я убедился в том, что мне, Дублицкому, не пристало мечтать о счастье, что ваши отличные поэтические требования любви... что я не завидую и не буду завидовать тому, кого вы полюбите. Мне казалось, что я могу радоваться на вас, как на детей...

Скажите, как честный человек, хотите ли вы быть моей женой? Только ежели от всей души, смело вы можете сказать: да, а то лучше скажите: нет, ежели в вас есть тень сомнения в себе. Ради Бога, спросите себя хорошо. Мне страшно будет услышать: нет, но я его предвижу и найду в себе силы снести. Но ежели никогда мужем я не буду любимым так, как я люблю, это будет ужасно!»

Вольфганг Амадей Моцарт — Констанце

«Дорогая маленькая жёнушка, у меня к тебе есть несколько поручений. Я умоляю тебя:

1) не впадай в меланхолию,
2) заботься о своем здоровье и опасайся весенних ветров,
3) не ходи гулять одна — а ещё лучше вообще не ходи гулять,
4) будь полностью уверена в моей любви. Все письма тебе я пишу, поставив перед собой твой портрет.


5) Я умоляю тебя вести себя так, чтобы не пострадало ни твоё, ни моё доброе имя, также следи за своей внешностью. Не сердись на меня за такую просьбу. Ты должна любить меня ещё сильнее за то, что я забочусь о нашей с тобой чести.
6) и под конец я прошу тебя писать мне более подробные письма.

Я очень хочу знать, приходил ли навестить нас шурин Хофер на следующий день после моего отъезда? Часто ли он приходит, как обещал мне? Заходят ли Лангесы иногда? Как движется работа над портретом? Как ты живёшь? Всё это, естественно, меня чрезвычайно интересует».

link